Рорайма: 15 дней на горе и вокруг горы. Продолжение

Часть вторая. На Горе

Едва мы ступили на поверхность Горы, как очутились, во-первых, в отдельно существующем мире, а во-вторых, обнаружилось, что нас встречают два человека.

Это были гид и носильщик. Гид был нетипичный, похожий на европейца и высокий (позднее он рассказал нам, что его отец итальянец, а мать венесуэлка). Гида звали Лео.

Пользуясь тем, что над нами как раз выглянуло солнце, я быстро разложила сушиться всё содержимое рюкзака, включая камеру и тетрадку для записей (вот эту), и ботинки тоже сняла, - и по мере того, как я раскладывалась, мы болтали с Лео по-португальски, так как выяснилось, что он половину года живёт в Бразилии, в Боа Висте, а другую половину в Венесуэле.

Лео поведал, что они ждали нас тут ещё вчера, до самой темноты, и немного волновались, что мы так и не появились. Мы рассказали им про дождь, водопад и ночёвку на площадочке.

Поболтали также о разных треках в Венесуэле. Лео подтвердил наши догадки, что до водопада Ангел можно добраться безо всяких туров и самолётов. Для этого нужно доехать до крайней деревеньки, у которой кончается дорога, там взять лодку и за два дня дойти по реке до другой деревеньки, в которой взять другую лодку либо идти пешком. Так же, как вариант, можно пойти пешком с другой стороны национального парка, через джунгли, и идти 5-7 дней до самого водопада. Но это надо дорогу знать; по реке-то оно, надо думать, вернее.

Лео предложил мне собраться и пойти заселиться в пещеру-«отель», и там сразу и обсыхать. А у меня уже почти всё и высохло, не считая ботинок - спальник так, вообще, буквально на глазах!

Мы пошли (вернее, пошли, попрыгали и полезли). Я была всё-таки выбившейся из сил, отставала, и тогда Лео останавливался и подавал мне руку, и подтаскивал слегка. Это было приятно.

Я представляла себе пещеры как пещеры, то есть как некие замкнутые камеры со входом, а оказалось, что здесь это скорее балконы с каменными навесами, под которыми можно рядком мостить палатки.

Первым моему взору открылся небольшой двухъярусный балкончик с трогательно сохнущими на верёвке трусами, носками и майками; но Лео сказал, что отведёт нас в другой «отель», просторнее и пока свободный.

Этот другой «отель» был скрыт зарослями и напоминал характерную крымскую терраску, в районе Мангупа или Эски-Кермена. Там уже стоял большой пластиковый мешок с консервами и макаронами, что означало, что скоро сюда явится группа. Нам сказали, что, возможно, группа придёт только завтра, а пока мы можем отдыхать - потом найдём, куда переехать. И оставили нас одних.

Мы разложили барахло на просушку и попадали сами. Стася уснула, а у меня не получилось из-за стучащей в сердце гуараны. Но я всё-таки приятно полежала.

После пары часов блаженного отдыха начала подтягиваться группа.

Мы выяснили у пришедших первыми носильщиков, что всего в группе 15 человек, и стало очевидно, что для нас здесь никак не найдётся места. Да и не хотелось в такую толпу.

Медленно и вдумчиво мы снова собирали своё подсохшее имущество, пережидая очередной ливень, а также предоставляя занявшимся распаковкой кухни носильщикам возможность нас накормить. Носильщики были приветливы и угостили сладостями.

И тут снова появился Лео, чтобы препроводить нас в другое место — к моей радости, тот самый приглянувшийся мне балкон! Лео шутил, что я туда всё смотрела с самого начала, и это была любовь с первого взгляда. Вдобавок, оказалось, что те смешные караковцы здесь и живут.

И вообще, это был самый лучший «отель», и назывался он Индио. С него открывался волшебный вид на близлежащие окрестности, а также на тепуи Кукеннан и на те самые дальние дали, из которых — трудно поверить! - мы притопали сюда.

«отель» Индио: арка «кухни» (справа вверху), Стасина палатка скрыта растительностью (уровнем ниже) 

Стасина палатка отлично вписалась на первом этаже «отеля» и никому не мешала. На втором этаже располагалась узкая кухня и ещё одна площадка, занятая единственной палаткой караковцев. Это был совсем маленький «отель», и группы сюда ходили соответственно маленькие, так что впоследствии места всегда хватало, и нам ни разу больше не пришлось переезжать.)

 

на «кухне»: птички устроили гнездо в пакете с мукой; оставленный кем-то соус "Нина"

Лагерь Лео пришёлся нам по соседству, за «углом» нашей скалы,  — и Лео мог постоянно забегать к нам и одаривать вниманием и гостинцами. А назавтра он обещал зайти за нами по дороге на местное «джакузи».

Едва мы успели обустроиться в нашем новом доме, как караковцы позвали нас на суп.

Это было счастье. Первая горячая еда за пять дней!! СУП! С клёцками! Моя покойная бабушка такие варила. Мы выхлебали по две тарелищи — даже Стася, скрепя своё веганство, понимала, что суп благостен и отвергнуть его никак нельзя, несмотря на плавающие в нём яйца.

После супа нас угощали печеньями и варили кофе.

Все караковцы оказались старыми друзьями и называли друг друга по кличкам. Готовил у них самый безумный и тараторящий Гуябà (гуаяба это такой фрукт в Южной Америке, я очень люблю сок гуаябы, а ещё из него варят приторно-сладкий мармелад гуаябада). А того, который взвизгивал, называли Клубника (по-испански фреса). Клубника был на вид самым молодым и самым смешным, и крайне экзальтированно реагировал на любые явления — например, когда я изобразила, как играют на мандолине, он вообще вскрикнул и убежал! А потом вернулся и пояснил, что я невероятно играю на мандолине...

Раскормленных и счастливых, нас понемногу влекло в уют наших спальников, но уйти было невозможно — очень уж тёплой была компания.

Нас опоили вкуснейшим (и крепчайшим) кофе, со всех сторон засыпая вопросами и шутками, так что стоял непрерывный галдёж, все говорили одновременно, а Клубника то и дело взвизгивал. Лишь единожды все разом умолкли — когда я отвечала на вопрос, какая водка лучше всего, и объясняла им про фильтры — тут-то все замерли, кто где был, и напряжённо глядели мне в рот, ловя каждое слово!

Они смеялись над русскими названиями городов, а мы смеялись над тем, как венесуэльцы произносят «Каракас» - «КАРАКА», глотая «с». Мы привыкли, что в Бразилии «карака» - это смешной заменитель ругательства «каральо», означающего мужской половой член. «Мы из Караки» звучало для нас примерно как «мы с хера». Трудно не смеяться, когда полгода слышал то же самое слово в совершенно другом значении.

Наконец мы всё-таки уползли спать. Караковцы пообещали оставить нам какую-нибудь еду — завтра утром они шли на спуск, раньше, чем рассчитывали, так как Гуяба повредил ногу (несильно, подвернул что ли, но для горной местности это неприятное осложнение, я их понимаю).

Лёжа в палатке в темноте, я никак не могла заснуть, слушая колотящееся от кофеина сердце — и решила с завтрашнего дня завязывать с кофе.

День восьмой. Дома

Караковцы оставили нам мешок с «овсяными плитками» - такие крошащиеся брикетики сладкого овсяного печенья с изюмом, каждый размером с небольшую шоколадку, в индивидуальной упаковке, - и огромную миску с оставшейся от завтрака, который мы проспали, овсянкой.

Овсянка была невеганская, молочная, густая и сладкая (я уже всерьёз начинала подозревать, что в Гуябу вселился дух моей покойной бабушки).

Стася пожевала немного, взяла себя в руки и сказала, что нет, после супа с яйцом ей ночью было тяжело, потому что она уже отвыкла от невеганских продуктов, и, значит, не стоит начинать их есть, уж лучше попоститься. И ушла с Лео на эти загадочные «джакузи».

А я осталась, потому что решила весь день отлёживаться и никуда не тащиться.

Я сначала поела немного каши и легла подремать. Но тарелка с кашей осталась стоять рядом, и мне было её жалко. Одиноко она стояла. Нехорошо еде пропадать. И я отъела ещё немного, потом ещё, и сама не заметила, как умяла всё что было, начисто.

Я отвалилась от пустой тарелки и растянулась на спальнике, чувствуя, как масса каши изнутри прижимает меня к земле. Ощущение было сильным.

Тут бы мне самое время переваривать и отсыпаться, но заснуть мне в тот день так и не дали.

Сначала пришли два носильщика из той большой группы в 15 человек, поднялись на кухню и включили свой венесуэльский народный музончик с дребезжащими завываниями про амор. Им нравилось обозревать дали с любимым музыкальным сопровождением. И я могла их понять, но вытерпеть такого не могла. Для того ли, спрашивается, я лезла на три тыщи метров, чтобы слушать попсу с карманного динамика??

Мне пришлось сгруппировать кашу, вылезти из палатки и обратиться с воззванием. Я постаралась донести до них на своём жалком испанском, как это важно — тишина гор; и как это удобно и полезно — наушники. Обладатель карманного динамика задумчиво откликнулся, что наушники-то у него есть, да только вот... Сопутствующее выражение его лица я расшифровала как презрение к подобным нелепостям.

А как же, музыка для всех!!! Мне вспомнились лихие наездники в нашей деревне индижиносов, которые любили пригнать на тачке часиков эдак в восемь утра, бросить эту самую тачку посреди улицы, распахнув все двери и врубив музон на полную громкость (а в некоторых тачках прямо в багажниках стоят внушительные динамики — соответственно, багажник тоже открыть) и преспокойно удалиться в чей-то дом — неспеша, с пивом и чувством собственного достоинства. А вам, дорогие соседи, хватит уже спать. Наслаждайтесь музыкой.

Я уже подумала, что носильщики не вняли, потому что музыку они выключать не стали. Но удалились — неспеша, с чувством собственного достоинства. Блаженная тишина вернулась в мои уши.

Но вкусить это блаженство я толком не успела — едва я смежила веки, как меня встрепенул Лео, даже напугал. Лео пришёл сказать, что Стася у них в лагере обедает, и что я тоже приглашена. Я начала было отказываться, тем более что каша ещё не рассосалась, но Лео настаивал, и я пообещала что приду.

Я немножко ещё полежала, потом посидела, глядя в дали. Нехотя, оттягивая каждое, такое привычное и вот именно теперь особенно невыносимо скучное движение, я оделась и расчесала волосы. Я надела только юбочку и майку, а на случай холода прихватила одеялко.

Чтобы попасть в лагерь Лео, нужно было спуститься с нашей скалы на каменную равнину, обойти, перепрыгивая ручейки и лужи, «угол» нашей же скалы и снова подняться, но уже в соседнюю пещеру, как в соседний подъезд за углом дома.

Группа Лео состояла из одних мужиков. Я была сонной и никого не запомнила, не считая одного дяденьки, который умел воздевать руки и восклицать по-русски «ГОСПОДИ!»

В меня принялись впихивать холодный рис, который оказался с чесноком, и я скормила его Стасе. Зато у них были консервированные ананасы и мёд. И такие же овсяные плитки, какие нам оставили караковцы. Плитки как невеганские автоматически перешли в моё владение. Политые мёдом, они стали мне нравиться.

Потом все подались на край «стола», обозревать дали, а я ретировалась в оставленный палаточный уют, досыпать.

Только лишь я совсем слегка задремала, как на нашу стоянку начала подниматься следующая группа. Пыхтеть, швырять рюкзаки, шумно распаковываться, перекрикиваться и т. д.

В группе было двое мч из Аргентины (их палатка встала точнёхонько за нашей) и пара из Бельгии (они поставились на верхней площадке). Все говорили по-английски. Ну, кроме гида и носильщиков.

Мне ничего не оставалось, кроме как высунуться из палатки и перебрасываться с ними любезными фразами.

Когда наши новые соседи вроде бы обустроились и притихли, а на кухне мерно зашумел примус, я снова улеглась в палатку — и тут-то появилась весёлая, порозовевшая от свежего воздуха Стася. Я на этот раз даже не успела закрыть глаза, поэтому не расстроилась. Мы вылезли общаться с аргентинцами.

Разумеется, я не запомнила их имён. (Вообще, за адекватной информацией обращайтесь к Стасе! Я передаю исключительно своё экзистенциальное переживание событий)

Это были двое «свежих» молодых людей — их Большое Путешествие только началось, и между их восприятием и природной действительностью ещё не подтаяли толстенные линзы розовых очков урбанизированного человека.

Доверчивый оптимизм, боже, да я твой наркоман! Стандартные дозы, которыми от рождения наделены человеки, мне давно уже не штырят. Мне нужен океан оптимизма, чтобы поверить в себя и в человечество. Никак не меньше небольшого моря, это точно.

Как бы я хотела уверовать в ПРАВДУ, например. Или там в КРАСОТУ. Или хотя бы в демократию, на худой конец.

Хотя в красоту я, пожалуй, верю. В ускользающую...

Ребята вроде вникли в нашу ситуацию с едой и, угощая нас горячим какао с печеньками, торжественно пообещали нас кормить. На деле же у них этого не вышло — кухней заведовал (и готовил) единолично их гид; они же были просто беспомощные туристы, которые заплатили деньги, чтобы за них всё организовали. Гид в положенные кормления выдавал им по тарелке макарон или супа, которые были уже замешаны с мясными консервами, - и хотя мы, конечно, каждый раз были приглашены по-братски разделить эту трапезу, нам, естественно, приходилось отказываться. А повлиять на гида, чтобы он откладывал для нас немного макарон без мяса — это уже было не в силах и компетенции этих ребят.

Вдобавок, Стася заморочила их своими веганскими позициями в отношении яиц и молочных продуктов, и тень веганства пала и на меня, - и мне тоже перестали предлагать какао или кашу с молоком.

После какао (уже начало вечереть) Стася снова убежала к Лео.

Наши новые соседи разошлись по палаткам, и я было всерьёз поверила, что мне удастся поспать. Я, действительно, кажется, задремала, но очень скоро меня разбудил СТОН. Жалостный и прерывистый, как поскуливание. Потом ещё один, переходящий во всхлипывание.

Спросонья я испугалась, но сразу поняла, что это стонет аргентинец в соседней палатке. Я бы подумала, что ему приснился эротический сон, только стенания раздавались явственно горестные.

Я бросила надоевшие попытки заснуть и уставилась в потолок, смиренно ожидая дальнейших событий. Из соседней палатки послышалась возня, как если бы кто-то отчаянно ворочался, и вскоре из неё вылез и оказался в поле моей видимости один из ребят, кутаясь в жалкий тонюсенький спальник и заметно трясясь и стуча зубами.

Бедняга стонал ОТ ХОЛОДА! Ох уж эти теплолюбивые латиносы... Мне стало его жалко, я вылезла и отдала ему своё одеяло. Он ещё и отказывался! Дрожащий героизм! Но взял, конечно. Завернулся и принялся шагать взад-вперёд вдоль балкона.

Стася появилась, кажется, уже к темноте. Тогда-то и состоялась неудачная попытка аргентинцев накормить нас ужином. Мы не расстроились, потому что в тот день нас кормил Лео — хотя я уже начинала ощущать, что утренняя каша разверзла во мне алчущую бездну, которую трудно будет засыпать...

Со свечками в палатке было уютно. И тепло. Мы жевали ништяки и корябали мемуары. Телефон сел и читать, кроме «программки» (краткие сводки по истории, геологии, флоре и скудной фауне Рораймы, с картинками) на обороте карты, было нечего. (С каждым днём «программка» становилась всё интереснее!)

День девятый. Каньон

Рано утром группа Лео ушла на спуск.

Они оставили нам кучу ништяков: банку тунца (!), банку зелёного горошка (веганское счастье), мешок чайных пакетиков (неведомой медово пахнущей травы), пластиковую тубу с мёдом (почти полную!), огромную шайбу-жестянку грушевого мармелада, пачку овсянки и два пакета куриного супа («поменяетесь с кем-нибудь», сказал Лео). Нереальный подгон!! На всём этом мы могли сносно протянуть ещё дня три.

Тунца я сразу сожрала, перемешав с сухой овсянкой и соей. (Я вот теперь пытаюсь вспомнить, как это я так запросто ела подобное месиво — а тогда было даже вкусно!) Стася съела припасённую фасоль в томате.

В тот день мы шли с большой группой к некоему Каньону, и нам нужны были силы.

Большая группа представляла собой толпу венесуэльских тёток и девушек, в которой увяз один-единственный мрачный европейский юноша (Стася улучшила момент и выведала у него, что юноша так попал по недоразумению — прилетел в Венесуэлу к своей девушке, а та позвала его в поход «с друзьями»; бедняга никак не ожидал, что «друзьями» окажется дюжина тёток).

Ну и, понятно, гид и носильщики. Гид был очень мил, ну прямо милашка — Стася прозвала его «Уточка» за хитрый утиный нос и ноги в смешных сандаликах с пухлыми носами (Keen, у меня тоже такие когда-то были — я их отправила из Гоа в Москву с Лолиной посылкой, а посылка затерялась на почтамтах и пропала без вести).

Из-за толпы тёток поход оказался детским. Тёткам помогали гид и носильщики — подтаскивали их, подсаживали, подавали им руки. Правда, я заметила, что по каким-то загадочным причинам помощники словно нарочно не искали лёгких путей: частенько тёток пропихивали в какие-то узкие дыры или перетаскивали с камня на камень, в то время как я у всех на глазах преспокойно проходила «препятствия» стороной. Тётки это видели, но не смели роптать — наверное, даже мысли не допускали, что хитрюга Уточка может забавы ради подстраивать им аттракционы на голом месте. Мне же наблюдать за их усилиями было смешно и непонятно. Может, гид и носильщики таким образом как бы оправдывают своё существование? Отрабатывают хлеб. Дескать, куда бы вам тут без нас! Или это чтобы тёткам интереснее — будут потом гордиться собой и до старости вспоминать, как карабкались на грани жизни и смерти.

Но вот зачем же из пальца высасывать приключения, почему бы не вскарабкаться на небольшую скалу или там в пещеру спуститься? Или гиду это слишком большая ответственность? Я-то сама люблю полазить, по настроению, - только зачем же лишний раз пыхтеть, если пройти можно? В общем, на этот счёт я так и не склонилась к определённому объяснению.

Сначала нас вывели к «окну» - т. е. к самому краю «стола» — ровнёхонько напротив нашего родного балкона («Еду я вторые сутки, а приехал я назад, а приехал в Ленинград», - продекламировала Стася).

Это была программная точка для непосредственного обозревания и взаимного запечатления на фоне уже привычных нашему глазу далей — необъятной равнины с прочерченной зигзагом дорогой, по которой мы сюда пришли, и, конечно же, соседнего «стола» Кукеннан, который сам повыше Рораймы, и потому нам виделся скорее стеной многоэтажки напротив, быстро ставшей частью привычной будничной реальности — Кукеннан по утрам, Кукеннан в облаках, Кукеннан в свете заката, ночной Кукеннан под луной, Кукеннан в молниях и т. д.

 тепуи Кукеннан

После того, как все вдоволь нафоткались, и мы со Стасей как раз собирались разочароваться во всей экспедиции, хитрый Уточка вдруг повернулся к группе, лукаво улыбнулся и объявил по-испански:

- А теперь мы пойдём к Каньону, потому что это был НЕ КАНЬОН!

Ну и Уточка! Вот чертяка! Мы почти повелись! То есть, вроде бы он и не говорил, что вот мы у Каньона, но и не мешал никому так думать.

Мы приободрились и пошли. По дороге Уточка вещал экскурсионными речами, а я не слушала, потому что мне надоело плестись гуськом по тропе, и я прыгала с камня на камень в отдалении.

Облачность постоянно менялась. То вдруг принесёт откуда-то облака, повалит холодными клубами тумана, и сразу станет так пронизывающе и таинственно, и дальше нескольких метров не видать; а то весь туман внезапно снесёт и с ослепительно ясного неба примется жарить солнце. Каждые 15 минут мне приходилось то кутаться в куртку, то стаскивать её и нахлобучивать на голову. Потом-то я привыкла уже и всегда ходила без куртки, только если ночью или в дождь.

Следующей точкой был рот пещеры с журчащим внутри ручейком.

Уточка сказал, что это кварцевая пещера 15ти км в длину — «самая длинная в мире». Уверена, найдутся и подлиннее. У этих экскурсоводов всегда всё самое-самое...

Я немного расстроилась, что не знала о пещере раньше, в Санта Елене, и не запасла с собой даже фонаря. А то вот бы слазить.

Каньон стал третьей и завершающей точкой экскурсии — только я до него не дошла. Мы прошли пару живописных ущелий, и тут, заслышав мерное бурление водопада, мне как-то внезапно стало лень и всё равно, и захотелось остаться одной и полежать на тёплом камне с закрытыми глазами, и чтобы мой ум вмещал только лишь этот прекрасный водный шум.

Мне перехватывало дыхание — время от времени, неожиданными рывками — и немного кружилась голова. Я сначала посидела немного, прислонившись к «стене», пока все ушли, а потом завернула «за угол» и легла у водопадика в удобную ложбинку в скале. Отсюда мне было видно группу — они стояли вольной цепочкой вдоль очередного края, и взорам их явно открывался Каньон — а мне этого было совершенно не нужно. Я закрыла глаза и слушала водопад.

Группа пошла обратно мимо меня, и я нехотя воссоединилась с ними. Теперь мы шли быстрее, потому что собирался дождь. Тёток снова подталкивали и подтягивали. От нечего делать я тоже стала помогать — влезать первая на валуны и протягивать руку.

Тут произошла курьёзная ситуация. Вообще-то, подтягивать человека за руку, при условии, что он сам при этом отталкивается ногами, совсем не тяжело. Одну за другой я втянула на камень, на котором стояла, штук пять тёток. Но следующей оказалась самая тяжеловесная — и, видимо, самая тугосоображающая, — тётка. Видя, как я поочерёдно втащила наверх пятерых её подруг, она уверовала в мою богатырскую силушку, - и, вцепившись в мою руку, соскользнула кроссовками и повисла на мне безвольным мешком, ожидая, что вот сейчас эта богатырша её втянет одной левой.

Меня так дёрнуло, что я чуть не кувыркнулась вслед за этой тушей, - благо я инстинктивно отдёрнулась назад и упёрлась ногами.

- Ты такая сильная! - сказала тётка, берясь за мою руку перед тем, как повиснуть мешком.

- Нету у меня силы!! - закричала я по-испански, и туша наконец сообразила, засучила кроссовками и нашла опору; и тогда уже, когда она толкнулась, я втащила её к себе на камень.

Тут уж я завязала помогать тёткам. Нехай терзают своих носильщиков.

Когда мы со Стасей вернулись на наш балкончик, там никого не было — группа ушла на экскурсию, наверное на «джакузи».

Большинство групп проводят на Рорайме 2 ночи, и варианты у них такие:

• если они поднялись рано и силы ещё есть, а дождя нет, то их в первый же день ведут на «джакузи», потому что это ближе всего, а на второй куда-нибудь немного дальше — к Каньону или (самых бодрых и решительных, каковые подбираются реже прочих) на Трипл Поинт (Triple Point, Тройная Точка, где сходятся границы трёх государств — Бразилии, Венесуэлы и Гуяны); утро третьего дня — спуск;

• если же группа поднялась в середине дня и/или в дождливый день — в первый день их никуда не ведут, отпаивают чаями на стоянке и тыкают носами в простирающиеся дали; на второй день ведут на «джакузи» и (если весь день солнце и группа достаточно бодра) к Каньону; утро третьего дня — спуск.

Казалось бы, ну вот что такого может произойти на маленькой и безопасной стоянке? Но у нас там каждый божий день разворачивались самые драматические события.

В тот день драма имела экологический характер.

Стася, обойдя задворки нашей стоянки, которые накануне она собственноручно очистила ото всех валяющихся там бумажек и салфеток, нашла их свежезабросанными. Что означало, что наши милые соседи аргентинцы (и бельгийцы вероятно тоже) ходили сегодня справлять свои нужды и накидали салфеток. Что примечательно: гадили-то они при этом по правилам, в пакеты, которые их гид собирал в отдельный мешок на вынос (я уже приспособилась вписывать в такие мешки и свои пакетики))))), - а вот влажные салфетки почему-то решили рассеивать по склону.

Стася пришла в праведный гнев и решила в качестве возмездия увести с кухни яблоко. Она его схватила и уже собиралась есть, пылая как алое знамя революции, а я принялась её отговаривать.

Мне вдруг стало мучительно стыдно за нас. Ну кто мы такие? Малюкас, чокнутые хиппи, профессоры кислых щей. Когда они вернутся со своих «джакузей» и заметят, что пропало яблоко (а они заметят, там всего-то лежало четыре яблока, по одному на нос), то мы утратим романтический налёт и превратимся в прозаических бомжей неизвестной степени адекватности, потенциально опасных. И уж никак они не свяжут пропажу яблока с разбрасыванием салфеток, а просто плохо о нас подумают. Их экологическая сознательность не возрастёт.

Я пустила в ход все аргументы, какие только попались мне под руку — и даже то, что мы со Стасей тут вместе, и тень от похищения яблока падёт на нас обеих, тогда как я лично категорически против.

Подействовало, кажется, напирание на то, что эти люди экологически наивны и, по сути, невинны, аки младенцы, — их нужно жалеть и терпеливо просвещать, а не наказывать подкреплённой мелкими пакостями активной неприязнью, причин которой они не поймут.

Где-то в этом месте невинные младенцы как раз начали один за другим подниматься на стоянку, и Стася тихо (даже я ничего не заметила!) подложила яблоко обратно на кухню, где взяла. (Смешно, так у нас вся дискуссия и пробушевала — с яблоком в руке).

Я улеглась было в палатку, но накал страстей продолжал гудеть в воздухе, как высоковольтные провода, и электрические разряды не заставили себя ждать.

Я как-то пропустила, с чего именно начался второй акт экологической драмы, и подключилась уже в самом разгаре. (Стася потом со смехом рассказывала мне, что я была «вещающей палаткой»).

Аргентинцы оказались вполне беспечны в вопросах экологии, и разделяли типичное урбаноидное восприятие Природы как чего-то отдалённого и самодостаточного, которое издавна и поныне прекрасно справлялось само, - и с чего бы это вдруг нам, людям, неожиданно за эту Природу волноваться?

А тот, что помоложе, вообще заявил, что раз Человек был рождён Природой и является её неотъемлемой частью, то значит, всё, что исходит от Человека, вся его деятельность — это неотъемлемая часть Природы тоже.

Тут уж я вылезла из палатки. Чтобы хорошо его рассмотреть. Ты, говорю, посмотрел бы на себя, часть природы. Ты в природе и недели бы не протянул, - без гида, кроссовок и пакетов с едой из супермаркета. О том и речь, что люди попрятались в городах и напрочь забыли, что такое природа и естественная жизнь. Бросаешь в заповеднике на вершине горы, в уникальной экосистеме неразлагающуюся влажную салфетку и считаешь себя в полной гармонии с природой. Мы перестали видеть, что за чем стоит, что откуда берётся и куда девается. Каждый должен осознавать ответственность по крайней мере за собственный экологический след и т. д.

На всё это юный аргентинец, улыбаясь, возразил, что вся моя экологическая сознательность теряет всякий смысл на фоне того, что в Южную Америку я прилетела на самолёте, который выбросил в атмосферу столько выхлопа, что все эти салфетки и прочий пластиковый мусор просто ничто.

- А я не прилетела, - говорю, - а на кораблике приплыла.

- А кораблик-то на топливе шёл!

- А кораблик-то был под парусом...

- Всё, ты победила! - сдался, смеясь, аргентинец.

А потом они оба стали расспрашивать меня про яхт-стоп и прочие фишки, и оба клялись обязательно хоть раз выйти в океан на яхте и вообще, кое-что пересмотреть в жизни...

Тем временем Стася сходила за водой на «озеро» - большую лужу в центре мира, в ущелье между нашей стоянкой Индио и той другой, где мы спали в первый день и где теперь были тётки, - и встретила москвича.

Лёжа в палатке, я ловила доносящуюся снизу вроде бы русскую речь, и никак не могла поверить. Точнее, я слышала Стасин голос, которым она говорит по-русски (у Стаси для каждого языка есть свой голос: для английского — развязно-самоуверенный, для португальского — недоумевающе-придурковатый, а для русского — такой слегка саркастический, но расслабленно-домашний голос).

Стася поднялась на балкон и подтвердила, что да, она только что говорила по-русски с москвичом по имени Миша.

Когда небольшая Мишина группа снова пошла мимо нашей стоянки (а нам сверху-то далеко видать), Стася показала мне белую голову над синей курткой.

Я сначала крикнула «привет», но Миша не среагировал, и тогда я как заору:

- МАС-КВА!!!

Тут он, конечно, встрепенулся и вскинул голову. И поднялся к нам.

И позвал нас в гости.

 

окрестные тропы Рораймы

Мишина пещера показалась нам не столь уютной, как наша, да и группа не особо тёплой; зато сам Миша был смешной и много рассказывал, потчуя нас чайком с печеньками.

Мы сидели при свете горящего примуса, и с теплом чая в животе было вполне приятно.

Миша был сисадмином и, что я называю, «советским походником». Он много рассказывал о своих похождениях, рассуждал о снаряге, и мне было довольно интересно.

Между делом выяснилось, что Миша может зарядить мой мобильник («если он у тебя с нормальным usb»), что было как нельзя кстати, потому что означало КНИЖКИ! Читать! Ура! А то мы со Стасей за пару дней уже превратились в лежачих писателей - «ни ночи без исписанных страниц».

Стасе Миша не пришёлся по душе из-за одной фишки (которая мне тоже не понравилась, хотя в спорах со Стасей я пыталась его защищать) — Миша верил в деньги. Или делал вид, что верит, не знаю, только он всё время намекал, что они у него есть, и пытался с их помощью воздействовать на мир, причём как-то неуклюже. Как если бы деньги были такой стопроцентно порабощающей фигнёй мгновенного действия, что достаточно их только показать, и все сразу кидаются тебе помогать и делать то, что ты хочешь. Однако договориться с гидом, чтобы нас тоже покормили, Миша не смог, - и всё удивлялся, почему же индижиносы не среагировали, ведь он же им отдельно денег предлагал!

Но уж печеньки свои Миша нам скормил без остатка, пачку за пачкой)))

Мы пытались донести, что если человек может и при этом хочет тебе помочь, то он помогает безо всяких денег; если же ему то, что ты просишь, поперёк горла, так и за деньги делать не станет, - но Миша не услышал.

Он и нам предложил «работу»: Стасе — ехать с ним в Гватемалу, потому что она умеет водить и говорит по-испански, а мне — в Аргентину, чтобы не одному по горам-долам ходить. Стася саркастически улыбалась, а я миролюбиво сказала, что посмотрим.

Ну как вот объяснить другому очевидные для тебя вещи? Неужели же я превращу своё кругосветное автостоп-путешествие в подневольную турпоездку с хостелами, автобусами и экскурсоводами — и это ради каких-то несчастных денег, которые я тут же спущу на какую-нибудь новую примочку вроде объектива (это если наскребётся на объектив, не по штуке же баксов он нам собрался платить). И зачем мне автобусы и оплаченные хостелы, если я бесплатно куда угодно доеду и везде впишусь? При этом повсюду встречая интереснейших людей, а не тех, кому ты платишь или которые платят тебе.

Вот что ему стоило просто позвать нас с собой? Давайте, мол, махнём в Гватемалу, там так классно! Возьмём тачку и понесёмся быстрее ветра... И мы, естественно, по ходу дела и сами помогали бы, как могли, как если бы он нас нанял. И всем было бы хорошо.

Мы убедили Мишу, что нас не надо провожать.

Миша очень старался найти для нас фонарик — перерыл все свои вещи и откопал таки какой-то несчастный запечатанный в пластик фонаричек с тремя батарейками, купленный им в Домодедово перед отлётом. Фонарик оказался нерабочим — батарейки подкачали. Мы долго шутили на тему отечественного производителя, после чего договорились поменять Стасин умирающий фонарик на яркий Мишин, с тем чтобы нормально дойти до дома, а утром поменяться обратно.

Проблуждали мы порядочно. Мало того, что в темноте всё другое, так ещё же туман, и прыгать по всем этим кочкам и камням — пока «опрыгиваешь» очередную лужу, уже тропу потерял.

Хотя, вообще, тропы на Рорайме заметно вытертые, камень светлее, такой как бы белёсый или даже розоватый...

Дома уже все спали. Мы устроились в палаточке «валетом», как обычно, каждая со своей свечкой и своим манускриптом, и было уютно и тепло, как в родной норке.

Стася стала говорить мне, что, может быть, это моё призвание — бороться за природу, доказывать людям, открывать им глаза (имея в виду сегодняшнюю драму). А я как-то привычно возражала, что не хочу я всё время бороться и доказывать.

На самом-то деле я не знаю, чего хочу. Может, я просто ничем не хочу слишком увлекаться. Боюсь увязнуть в чём-то одном — что в деле, что в отношениях. Вот и скольжу — сквозь жизни и реальности — насыщаясь впечатлениями и ни к чему и никому не прикипая. Ну, почти не прикипая, конечно. Прикипая и откипая...

Уже лёжа в темноте, я загадала желание. Или же я так молилась Богу. Я хотела такого же мужчину, как я, - чтобы он пришёл сюда. Не все эти улыбающиеся услужливые толпы скучных самцов, чужих как отдалённые галактики, а родственную душу, духовного брата, каким была бы я сама, если бы родилась мужчиной...

И с этими мыслями я сладко заснула.

День десятый. Шляпы

Я проснулась раньше Стаси, и аргентинцы позвали меня пить какао.

Я развеяла их сомнения — я пью и ЛЮБЛЮ молоко. Тут уж меня на радостях накормили горячей овсянкой на сгущёнке, так что я в пять минут сделалась доброй и жизнерадостной и снова с готовностью ответила на все их вопросы про яхту, океан и автостоп.

И побежала к Мише, с фонариком и телефоном.

По дороге я попала в туман. Точнее, туман напал на меня и захватил — набежал и заполонил собою всё возможное пространство, плывя и клубясь таким холодным белым облаком — так что дальше нескольких шагов было совсем не видать.

 ...туман напал на меня и захватил...

Я уверенно шла, упиваясь таинственностью. Каша грела меня изнутри сытым теплом, и опыт ночных блужданий помогал чувствовать направление.

Слева, где-то на параллельном пути, я заметила двух комичных чуваков в травяных шляпах и с посохами. Чуваки явно заблудились и театрально метались из стороны в сторону, причитая по-английски:

- Да, мы потерялись! Мы точно потерялись!

Как вдруг один из них указал на меня и воскликнул:

- Она знает дорогу! - и оба кинулись ко мне, перепрыгивая с камня на камень.

Вблизи чуваки оказались ещё смешнее — у них обнаружились курчавые окладистые бороды, как у батюшек. А одеты были оба в шорты до колен и жиденькие ветровки.

- Ты куда идёшь? - спросил один, с дредами и чистейшими голубыми глазами. При этом он улыбался совершенно детской улыбкой. Крайне редко такие улыбки встречаются в возрасте бороды.

- В ту пещеру, - я махнула рукой в туман.

- А кто там есть? - снова спросили голубые глаза, глядя на меня в упор. Мне всё казалось, что вот сейчас он спросит: «Давай дружить?»

- Ну, там есть мой друг Миша, и ещё немцы, - говорю. - А вы что, тоже туда?

- Да-да, мы туда, мы с тобой! - закивали шляпы.

Меня разбирал смех, но я вежливо сдерживалась, и, кроме того, мои плечи расправило гордое сознание своей спасительной миссии. Подгоняемая доверием шляп, я зашагала ещё увереннее, хотя дорогу помнила весьма приблизительно, и совсем уж смутно представляла, в какой момент нужно забирать вправо.

В Мишиной пещере мы со шляпами сразу отключились друг от друга: шляпы полезли на «веранду», где располагались кухня и столовая, и, кажется, действительно затусили по крайней мере с одним немцем, Мишиным соседом по палатке, а я внезапно оказалась в этой самой палатке у Миши. И тут же за моей спиной хлынул нехилый дождь.

Миша подключил мой телефон к плоскому чёрному прямоугольнику, пояснив, что это такой специальный портативный аккумулятор и что хватает его на 12 телефонов. И нам оставалось сидеть в палатке и коротать время разговорами.

Я, как водится, рассказала Мише о своей аяхуаске, а он поведал, как присутствовал при ритуальном приёме какого-то снадобья на основе коки (вот не листья когда жуют — это у них вообще обычная повседневная вещь, как выпить кофе — а когда пьют какой-то кисель с этой кокой). Мне было очень интересно слушать.

Группа индижинос, мужчин и женщин, ночью на холме вштыриваются кокой и отплясывают свои экстатические танцы, общаясь с духами в полный рост. Миша сам не стал приобщаться к таинству, только наблюдал, и он конечно же не мог видеть того, что видели эти люди.

Кажется, это было в Перу? Надо бы разузнать получше, я б сходила!

О духах. Я верю в духов. Я бы даже сказала — ЗНАЮ о них. Я их чувствую. В местах, где они сильны, я это чувствую сразу и остро.

На Рорайме духи были сильны. Я постоянно ощущала чьё-то необъяснимое присутствие.

Когда люди приходят плотной группой урбаноидов, то они своим коллективным сознанием воссоздают вокруг себя нечто вроде «пузыря бабелонской действительности»; духи, конечно, никуда не уходят, но их как бы отодвигает в другое измерение. Но слишком долго такому пузырю не продержаться. Взять вот тех же вчерашних тёток: если их оставить пожить в пещере на пару недель, то их бы всех повштырило одну за другой, забыли б откуда пришли. Привычное городское самосознание туманами бы смыло.

Можно вспомнить понятие «точка сборки» - не знаю, мне ближе представлять сознание как слои восприятия. Точка сборки — она как бы у каждого своя, а слои могут быть общими; на них и происходит коммуникация.

Так вот, перемещаться между слоями сознания легче, когда ты один, и никто тебя не якорит в привычном для вашей конкретной коммуникации слое. С другой стороны, наличие кого-то, кто может вытащить тебя в привычную реальность, иногда поистине спасительно. Одному всегда опаснее, но одному и открывается больше. Этот принцип действует широко.

Ну, например, когда я ходила в джунгли одна, то встретила множество зверей и даже семью слонов (ну, вы помните эту историю), тогда как группы, как я выяснила, расспрашивая гидов, - группы почти никогда никого не встречают, тем более слонов, которые такая большая редкость, и столкнуться с которыми такая невероятная удача.

Так же и с духами...

Дождь всё не кончался — то моросил, то лил — и при этом держался туман. Я рыпнулась было идти домой, но только представила себя блуждающей в тумане под дождём, и мне совершенно расхотелось.

Тут нас с Мишей позвали пить какао.

Я взобралась на отполированную ботинками и потому скользкую каменную плиту-«веранду», где уже сидели нахохлившиеся, как мокрые воробушки, продрогшие шляпы. А Миша остался стоять внизу, опираясь на треккинговую палку, - откуда ему было вполне удобно с нами общаться.

Я отдала шляпам свой стаканище горячего шоколада, и мы с Мишей стали пить пополам его.

Шляпы оживились и очень дружелюбно поддерживали беседу и рассказывали о себе.

Дредлок с чистыми голубыми глазами оказался бразильцем (в жизни не скажешь!), кариокой из Рио. Он казался совершенным ребёнком. Он не прекращал счастливо улыбаться (и даже как-то немного виновато, как бы извиняясь за свою никчёмность), говорил очень просто и всегда заглядывал в глаза. У него даже щёчки такие были по-детски припухлые. Со всеми попадающими ему в руки предметами он тут же принимался играться, даже с собственной бородой, если его руки вдруг на неё натыкались — наворачивал её на щёки, как меховой воротник, или просто накручивал на пальцы.

Второй был американец. Большего всего он напоминал полярника после зимовки, разве что сосульки с бороды уже стаяли. Вместо дреда на его голове во все стороны торчали неопределённого цвета космы, а глаза были цыганские, шальные, почти чёрные, и в целом на фоне своего мультяшного друга американец смотрелся довольно брутально. Он был спокойнее, говорил меньше, улыбался хмуро. Мне сразу понравился.

Шляпы рассказали, что едут автостопом (и аквастопом) из Гватемалы в Бразилию. На еду зарабатывают тем, что плетут из травы (!) кузнечиков и продают туристам (они вообще плетут много всего, в том числе такие вот шляпы, но кузнечиков лучше всего покупают).

Рассказывали всякие истории. Как однажды у них совсем не было денег, и они нашли себе работу в порту и целый месяц только и ели, что покупали себе на ужин мороженое. По одному мороженому в день. Месяц!!

Видимо, у меня на лице проступил ужас, потому что шляпы принялись наперебой заверять меня, что очень любят мороженое и весь тот месяц были совершенно счастливы.

Шляпы оказались не только нелегалами без гида, как и мы, но и без тёплой одежды, без спальников (они спали на картонках, укрываясь какими-то несчастными одеялками), а из еды у них остались только маниоковые хлебцы (такие белые пластины из прессованной фариньи, маниоковой муки, очень сухие и безвкусные).

Я немедленно решила их кормить.

 

...я заметила двух комичных чуваков в травяных шляпах и с посохами...

Я объяснила шляпам, где мы живём, и позвала их в гости. Рассказала им про пакеты куриного супа — мы всё равно не будем есть — можно попросить у гидов кипятка и заварить. Ещё посоветовала им сидеть с печальным видом поблизости от готовящейся еды. Шляпы со смехом кивали.

- Спасибо, что мы вам так нравимся! - с чувством произнесло Дитя, возвращая на кухню стакан.

- Это мы ЕЙ нравимся, - мрачно поправил его Полярник.

Я забрала у Миши почти полностью заряженный телефон и Стасин фонарик и побежала домой — собирать провизию для шляп.

Дома взамен уже ушедших аргентинцев подтягивалась новая группа.

Первым поднялся стильный чувачок в роговых очках (мне почему-то хотелось назвать его «фанки»).

А вслед за ним - одетая в лесного рейнджера девушка в шляпке-грибочке (я думала — из войлока, а оказалось — из пальмого волокна).

С первого взгляда мне стало ясно, что это англичанка. Даже не знаю, как объяснить. Есть в них какая-то особая угловатая грация, как если бы инопланетное существо вселилось в человеческое тело и пыталось им пользоваться, с неиссякающими удивлением и исследовательским интересом.

Мне тут вспоминается «Алиса в стране чудес» - то место, где Алиса, страстно желая проникнуть в крошечную дверцу, надеялась найти книжку с инструкциями по складыванию людей как телескопы...

Едва ступив на площадку, англичанка уронила рюкзак и плашмя повалилась на землю, раскинув руки и ноги в порванных колготках и шумно переводя дух. Её раскрасневшееся лицо с остреньким носиком, с английским скошенным подбородком и детской чёлочкой над удивляющимися миру глазами выражало восторженное счастье.

За ними подтянулась ещё одна пара, говорившая по-французски, чистенький юноша-бразилец и ещё две венесуэльские девушки, и гид с носильщиками.

Группа бодро и шумно распаковывалась и благоустраивалась, всем снова хватило места, а погода между тем пошла на поправку, и все заговорили о том, чтобы идти на «джакузи».

Мне тоже хотелось на «джакузи», да и Миша давеча звал нас, он сегодня же шёл со своей группой — и я отбирала провиант для шляп, с тем чтобы вернуться к Мише на стоянку, и возбуждённо рассказывала Стасе, каких милашек я повстречала.

И тут шляпы явились с визитом сами.

Их прибытие внесло окончательный штрих в общую картину невероятной движухи.

Индижиносы распаковали кухню и активно кашеварили. Прочие участники группы сновали туда-сюда, перетаскивая вещи, навещая друг друга и перекрикиваясь, все в невероятном возбуждении.

Посреди всего этого, на главном проходе тусили мы вчетвером со шляпами — и казались запрудившей улицу толпой.

Я сразу всучила шляпам пакеты с супом (их так и не покормили в неприветливой Мишиной группе) и стала их подталкивать к кухне, чтобы они спросили у индижиносов горячей воды.

- Я боюсь, - призналось Дитя.

- Я тоже, - призналась я.

Но они всё-таки попросили, и им, конечно же, дали, - и нам тоже, для чая.

Шляпы заварили суп прямо в пакете, получилась адова смесь, какая-то протоплазма для космонавтов, и притом очень солёная.

Мы вскрыли громадную шайбищу мармелада, оставленную Лео (решили, что это как раз тот случай), и разъели на четверых.

Шляпы очень стеснялись и от всего отказывались, но я настаивала, напирая на то, что мы девчонки и нас все угощают, так что мы не пропадём. Шляпам тоже очень хотелось нас хоть чем-нибудь угостить, и они пообещали принести нам попробовать маниоковый хлеб (мы на тот момент ещё не сталкивались, потому что в Бразилии, откуда мы приехали, из маниоки (она же манджиока, или юкка) готовят тапиоку — такие лепёшки — а не сушёные хлебцы, как в Венесуэле).

После чая шляпы позвали нас на «джакузи». Мы быстро собрались и пошли (я захватила с собой вещи постирать и натуральное мыло — вымыть голову).

Нас повели не по «главной дороге», а индейскими тропами, сквозь огороженную причудливыми скалами песчаную долину, похожую на древний индуистский город, как Хампи. Я тогда в очередной раз подумала, что все возможные паттерны человек брал и берёт из природы. Тишина и величие.

Нам повезло оказаться на «джакузи» одним — то ли группы уже прошли, то ли где-то были ещё какие-то другие «джакузи», но на всё это великолепие нас было только четверо.

Мы разошлись — мальчики налево, девочки направо — и я сразу же разделась и первой нырнула в хрустальную ледяную ванну, прозрачную как слеза, с покрытым белыми кристаллами дном.

Вода была обжигающе холодной, но такой мягкой и чистой, что выныриваешь новым человеком, со свежепромытым восприятием красочной действительности, полной пьянящего горного воздуха и ласкового солнышка.

Я вымыла голову и пошла обсыхать на солнце. Одежду покидала стираться в маленькой затоке.

Стася очень смешно купалась — она медленно, поэтапно приближалась к воде, как медитативный варанчик, и вползала в воду тоже поэтапно — такой у неё был метод. Я не взяла с собой камеры, чтобы не отвлекаться от радостей этого дня, и, как обычно, все лучшие кадры мелькали именно теперь. Фотографии или жизнь)))

Шляпы на своей стороне мальчиков курили табак, пользуясь моей зелёной бразильской зажигалкой (в Венесуэле хер купишь нормальную зажигалку, а в Бразилии есть bic). Мы смеялись, что у них там зона для курящих, а у нас для некурящих.

Полярник влез на скалу, откинулся на спину и повис вниз головой, свесив руки. Вместо трусов у него под шортами обнаружились ещё одни шорты, только оранжевые и облегающие, тоже почти до колен. Поэтому теперь со своей бородой и космами он был похож на революционера в кальсонах. Мне он ужасно нравился, как-то невинно и сладко. Я представляла, как сплю рядом с ним на картонке в порту и ем мороженое в день, и это была картина солнечного счастья.

 ...вода была обжигающе холодной, но такой мягкой и чистой, что выныриваешь новым человеком...

Когда все вдоволь нанежились, а я развесила свою «постиранную» одежду сохнуть на скалах, мы пошли гулять в сторону некоего «окна», которое все кроме меня уже успели посетить.

Я была вся вымытая, загорелая, с развевающимися волосами, в цветастой юбочке; я скакала в этой юбочке с камня на камень и улыбалась не переставая. Мне было нестерпимо хорошо, и легко, как пушинке на ветру.

Мы все смеялись и шутили, и так здорово было просто идти, прыгать и лезть.

По пути мы встретили Мишину группу — они возвращались с «окна». Я так была рада, что пошла на «джакузи» не с ними, что мне и сказать-то было нечего, - я только лучезарно улыбалась.

На «окно» мы попали в туман, поэтому ничегошеньки не увидели — только то, что мы стояли на самом краю света...

Нам со Стасей стало боязно, и мы отошли, а ребята полезли ещё и на громадный валунище над самым краем, рядом с которым у меня уже коленки дрожали.

Туман овевал холодом, как из открытой морозилки, но это был приятный холод. Моему телу в тот день было приятным всё что угодно, оно словно раскрылось радости, и мне всё время хотелось смеяться.

Мы валялись в рядок на нагретой солнцем скале, окутанные туманом, и болтали про путешествия и автостоп. Стася двинула идею, что круто бы застопить вертолёт — они же тут каждый день летают, вон у них на «главной дороге» посадочная площадка, как раз за нашей стоянкой — и тогда не придётся топать весь обратный путь.

Но вот погода начала портиться, и мы заторопились обратно — я заволновалась за сохнущие шмотки, а ребята оставили там же свои ботинки и гуляли босиком.

На «джакузи» шляпы понадевали ботинки и погрузились в оцепенение; а мы со Стасей внезапно почувствовали, что настал тот момент, когда нам уже пора. И ушли домой.

Дома вместе с темнотой нас накрыл прилив сантиментов.

Стася даже всплакнула, вспоминая прошлое. Она сказала, что все лучшие моменты в её жизни она была окружена такими вот бородатыми чуваками. Я же пребывала в счастливом потрясении, словно всю свою жизнь только спала и ничего не замечала вокруг. И тут ещё я вспомнила, что загадала прошлой ночью, и меня вообще порвало. Духи-то меня услышали. А вы говорите — материализм!

И вдруг мы поняли, что так и не спросили их имён, и даже не заметили этого. И они нас тоже не спросили. Было так легко общаться, что имена не понадобились. Так и остались мы друг для друга безымянными.

День одиннадцатый. Вертолёт

Ранним утром я побежала к Мише прощаться — и пропустила утренний чай, потому что «наша группа» рано ушла к Каньону. Они нас не кормили, но всегда выдавали горячую воду, так что в чае у нас не наблюдалось недостатка.

Я питалась в основном мокрой овсянкой вперемешку с мюслями, политой мёдом, ну и овсяными плитками, тоже поливая их мёдом. Стася ела что-то подобное — овсянку с соей, курагу и варенье вместо мёда. Из консервов у Стаси оставалась последняя банка фасоли, прибережённая на спуск, а у меня — те стрёмные мидии, которые я не отчаивалась есть даже с голодухи.

У Миши мне чая тоже не досталось, потому что кухню уже упаковали. Мы наскоро попрощались, Миша написал мне свою почту и вручил последнюю пачку печенюшек.

Возвращаясь, я уже снизу заметила на нашем балконе шляпы.

Они принесли мою бразильскую зажигалку и маниоковые хлебцы — зачерствевшие и безвкусные — но всё равно, было приятно, что ребята нас угощают.

Я немедленно всучила им Мишино печенье (всё равно невеганское, а у меня ещё оставались овсяные плитки) и мидий. Они, конечно, снова отказывались, но я настояла. 

Господи, да сколько раз меня саму кормили добрые незнакомые люди! Разве я могу не накормить таких же бродяг, как я сама...

Шляпы сказали, что идут сегодня на спуск, и позвали нас на прощанье вскарабкаться с ними на скалу по пути к Мишиной стоянке — самую высокую точку Рораймы.

А я, дура, отказалась.

Тут стоит напомнить, что, несмотря на всю сказочность и солнечность, всё-таки я находилась на горе, причём уже довольно долго и при скудном питании, - и у меня случались приступы сердцебиения и удушья. То есть, я не прямо-таки задыхалась, но мне как будто не хватало вдыхаемого воздуха, как если бы лёгкие не наполнялись до самой глубины, и я дышала лишь их верхушками. В последние дни я испытывала такой недостаток кислорода всё чаще, и стала быстро уставать, а в теле появилась странная неуверенность в движениях.

Так вот, в то утро я ещё ничего не успела съесть, и подумала, что не одолею карабканье даже на небольшую скалу, если не поем. У Стаси ничего такого не наблюдалось, она казалась медлительнее и угрюмее, но вместе с тем размереннее и выносливее меня, но и она, я думаю, уже тоже устала. По крайней мере, она тоже не пошла без завтрака.

Мы пообещали, что попозже подтянемся, но на всякий случай простились.

Полярник раскинул руки мне навстречу, и мы неловко обнялись.

Потом и бразильца я сама обняла и поцеловала.

И они пошли, перебирая посохами.

Зажигалку я, кстати, отдала им насовсем.

Я вот не очень помню, как всё потом случилось, - так это было ошеломляюще.

Кажется, вся «наша группа» уже была в сборе. Мы, вроде бы, ждали воду для чая, копошились в вещах и разговаривали.

И вдруг над нами закружил вертолёт.

То есть, вертолёты над Рораймой не редкость, но этот сделал круг непосредственно над нашей стоянкой, снизился и повис напротив нашего балкона, мордой к нам, и человечки в вертолёте стали активно махать нам ручками. Мы тоже давай махать, мы же люди отзывчивые. Улыбаемся и машем.

Вертолёт висел всего-то метрах в десяти или ближе, но лиц за стеклом было не разглядеть.

Я так обалдела, что совсем забыла про камеру — спохватилась, когда вертолёт уже пошёл на разворот, и сфоткала в самый последний момент, перед тем, как он скрылся за скалой.

Стоим обалдевшие, возбуждённые, и ничего не понимаем. Стася говорит:

- Ты видела шляпы?

А я ведь видела шляпы. Только я не могла поверить, что это НАШИ шляпы. Мало ли людей в шляпах летает!

Я давай фотку зумить — лиц не видно, тень, но шляпы видно, точно, ТЕ ШЛЯПЫ!! Это они! 

Чуваки застопили вертолёт!

 шляпы в вертолёте

Тут у нас наступило некоторое потрясение.

С одной стороны, блин, круто. Молодцы ребята. Очень красиво.

С другой стороны, гора как-то мгновенно стала необратимо пустой и скучной, и ждать от неё было больше нечего. И спускаться лень, мы и не рассчитывали сегодня спускаться... На Трипл не сходили... Я «джакузи» не пофоткала...

В общем, мы и обрадовались, и приуныли.

Стася даже расстроилась, что это они вертолёт застопили, а не мы. Её же была идея! Мои доводы, что спуск на вертолёте — это стрессовая телепортация в бабелон — её вообще никак не утешили. Спуск на вертолёте так запредельно крут, что никакой стресс не останавливает. Ну блин. Зато ребятам как повезло! У них ведь ни еды, ни спальников — ну как бы они спускались?

И побрели мы по опустевшей Рорайме...

Я заняла себя фотографированием, пока солнечно.

Стася сразу полезла на скалу, а я отстала, зашла на пустую Мишину стоянку, побродила вокруг.

Солнце пекло голову. Я много раз напилась из текучих луж и струящихся ручейков — очень вкусно, когда пьёшь прямо губами с поверхности воды. 

И стала медленно-медленно подниматься на скалу, обходя всякую грязь и фотографируя.

У меня часто перехватывало дыхание и колотилось сердце, и приходилось останавливаться.

Когда я, наконец, поднялась на скалу, Стася как раз удалилась на ближний к долине край и немного спустилась на склон, так что мне был виден только её затылок.

Весь вид с Рораймы, как обычно, заволокло туманом. Но солнце здесь было ласковое, а ветерок нежный, и я поснимала одежду и сначала дала себя обдуть, а потом прилегла на каменную поверхность.

Я старалась следить за дыханием, но как-то не очень получалось — правда, голова была и так пуста, словно проветрена начисто.

Тут подошла Стася, и я попросила её меня сфотографировать.

Вот так и появилась эта самая фотография:

Теперь, со всей предысторией, проступило ли что-то новое в моей спине?))

Я хорошо помню себя на этом краю инопланетного мира. И холод наползающего тумана — почти чувствую кожей, когда вспоминаю. И себя самоё—своё: очередное незнание пути, неопределённость, затерянность, глупость, человеческую беспомощную глупость, от которой запросто отскакивает любой — хоть самый запредельный — опыт, любая наука, любой смысл... Ядро моей человеческой глупости остаётся неизменным, чистым и незапятнанным, а в нём — спрессованный концентрат всех моих человеческих желаний, такой сладкий и бессмысленный — сводящийся к тому, чтобы жизнь была Доброй, чтобы она позволяла, чтобы она прощала, и чтобы никогда и низачто не покинула меня моя счастливая глупость, с которой можно греться голышом на солнышке и мечтать о бородатом бомже, как мы с ним вместе спим на картонке и съедаем по мороженому в день.

А жизнь течёт своими извилистыми руслами.

Напоённая солнцем и воздухом, я пошла домой валяться...

Спустя часы, в мою асфиксическую негу ворвалась Стася с плетёной птичкой в руке. Стася ходила по пустым стоянкам и в пещере из-под шляп нашла птичку.

Я бросилась разглядывать. Птичка была красивой, непостижимым образом увязанной из пожелтевшей травинки, - действительно, прямо-таки волшебная находка. И память о шляпах.

Стася заметно воспряла — это была её счастливая птичка. Она подвесила птичку к потолку палатки, за петельку для фонарика.

 Стася держит птичку (снимок сделан позднее в Мериде)

А на нашей пещерной кухне теперь сидел большой зелёный кузнечик! Шляпы оставили его индижиносам.

К вечеру я уже всем раструбила, что вертолёт был не просто вертолёт, а что это наши друзья его застопили и залетели к нам ручками помахать — и вся группа, в особенности индижиносы - немедленно прониклись к нам заметным уважением.

Во время ужина гид с одним из носильщиков заглянули к нам в палатку, где мы валялась при свечах и рукописях, - посмотреть птичку.

Птичка их очень впечатлила. Они долго и молча вертели её в руках, а когда вернули Стасе, сразу спросили, нужно ли нам что-нибудь.

- Еда! - быстро сказала я.

- Еда! - подтвердила Стася.

Индижиносы внимательно выслушали наши инструкции насчёт того, что мы употребляем в пищу и что нет, тут же ушли и вернулись с миской веганских макарон, а также пообещали завтра оставить нам что-нибудь из продуктов.

Холодные макароны исчезли мгновенно.

Вслед за ними нам выдали горячей воды для чая.

Засыпать стало вполне сытно и тепло.

Перед сном мы со Стасей сошлись на том, что нам нужна группа, идущая наконец-то на Трипл Поинт. И тогда уже можно спускаться. На том и заснули.

А птичка висела под потолком.

День двенадцатый. Затерянный мир

Утром уважительные индижиносы приготовили ВЕГАНСКИЙ ЗАВТРАК!!!

То есть, сварили овсянку на воде, а молоко развели отдельно, «вприкуску», и заставили всю группу - считай десять человек - это жрать, ради одной только Стаси! Зато Стася-то, конечно, торжествовала. Наступил праздник и на её улице веганов.

В общем, нас накормили, и оставили нам огромный пакетище овсянки, пять сырых картофелин и яйцо (сырое).

Стася, кстати, иногда находила на опустевших стоянках какой-нибудь огурец или морковку, которые мы радостно схрупывали. В тот день принесла соевый соус с бывшей стоянки Лео — мы решили съесть с этим соусом картошку, когда предоставится случай её сварить.

Очередная «наша» группа пошла на спуск.

Из них мне, конечно, больше всех запомнилась англичанка, с её слегка пришибленным лицом лесного жителя, в безумной эльфийской шапочке из пальмового волокна, с детской рыжей чёлкой и обалделой улыбой.

Я помню момент, как мы стоим на нашем балконе и смотрим, как весело сыплется грибной дождик, и капельки там всякие сверкают на солнце. Англичанка вся сияет небесным блаженством, как лесная душа, - как вдруг малютка колибри облетела ровнёхонько вокруг её головы в пальмовой шапочке, обмахала крылышками, чуть не пощекотала. Нет, я всё-таки люблю англичан. В них эльфийский дух.

И запомнился тот чистенький бразильский юноша. Отталкивающе чистенький. Он только и делал, что крахмалился — по крайней мере, мой взгляд натыкался на него исключительно за этим занятием — и заставал его чистящим зубы, прилизывающим причёсочку, переодевающим белую маечку, одеколонящимся — и всё это с каким-то давно застывшим выражением утомлённой брезгливости на лице. Парень был постоянно так вылизан, что напоминал наряженный манекен в стеклянной витрине универмага, с блестящими пластиковыми щеками. То обстоятельство, что с некоторых предметов гардероба у него свисали несрезанные белые бирки (!), очень усиливало сходство.

И, конечно, очкарик-«фанки» с англичанкой и тот бородатый парень, говоривший со своей спутницей по-французски. С этими двумя мы болтали время от времени. Фанки рассказывал о Колумбии, в которой они только что побывали с англичанкой, а «француз» почти сразу словил блаженное просветление, фанатично улыбался и говорил, что понял, что ему ничего не нужно, и даже горячая еда ему не нужна (однако, свою порцию горячей еды он мне например не предлагал, сам ел, хе-хе).

И вот все они (и те, чьих лиц я не запомнила) ушли, и резко стало пусто и тихо.

А мы со Стасей потащились на «джакузи», теперь уже с камерой. Стася взяла постирать, и ещё мы захватили с собой провиант — венесуэльский огурец-переросток и соль.

Конечно, «джакузи» без шляп были совсем не те.

Ну, мы покупались, пофоткали друг друга, съели огурец.

И пошли постепенно на окно. Только Стася мокрые вещи не стала оставлять, а взяла с собой, в пакетике.

 Стася идёт к  «окну»

Мы прошли той самой сказочной дорогой, что и всего лишь позавчера (а как будто в прошлой жизни!). Только теперь я много фотографировала, и тело моё ничему не радовалось. Мозг регистрировал.

Я старалась сфотографировать все плотоядные растения, какие встречу. Флора Рораймы изобилует мясоедами, так как на скалах мало почвы, и она недостаточно питательна. А мух и комаров, кстати, нет. Наверное, бедные цветочки всех уже подъели, и теперь им грозит вымирание...

Были там вот такие цветочки-мясоеды, похожие на венерин башмачок:

Большинство плотоядных растений Рораймы отличает воронка, наполненная жидкостью, в которой плавает всякий мусор и (если повезло цветочку) перевариваются насекомые. Такие воронки очень напоминают разинутые голодные рты.

Стася нашла какие-то ягодки и засыпала их в плотоядные глотки, надеясь перевоспитать мясоедов в веганов, - и задумчиво сидела над глотками, ожидая, будут ли они переваривать веганскую пищу.

И тут внезапно (как обычно и случается на Рорайме по сто раз на дню) похолодало и начал накрапывать дождь.

Стася уже говорила мне, что от «окна» к нашей стоянке есть «другая дорога», по которой она когда-то возвращалась с Лео. Пройти по-новому, конечно, куда интереснее, чем тащиться обратно на «джакузи» - к тому же, нам казалось, что мы «срежем».

С другой стороны, накрапывал неприятный дождик, а Стася сразу призналась, что едва помнит, как идти.

Я была какая-то разморенная после «джакузи» - ну и вообще, в последние дни мне всё больше хотелось сидеть и смотреть перед собой, нежели пробираться по скалам. Стася уже заметно отдалилась по направлению к «другой дороге», а я всё сидела под навесом из огромной глыбы и не могла понять, чего же я хочу — сидеть здесь, пойти обратно знакомой дорогой или бежать за Стасей.

И всё-таки я выбрала Стасю — когда тупишь, всегда лучше пристроиться к кому-то, кто целенаправленно куда-то идёт.

Я очень быстро допрыгала до Стаси. Стасе почему-то всегда было страшно, когда я перепрыгивала щели, а мне совсем нет — они же узкие — вот к краю стены подойти, это дааа, этого я не могла, если только на жопе подползти, и не к самому-самому краю — и всё равно сразу такая противная слабость в конечностях и в животе, совершенно невозможно бороться с вопящим внутри желанием всем телом откатиться обратно в «мир» с его края.

Тропинка провела нас между скалами к луже размером с небольшое озеро, заросшее травой, - очень напоминавшее какое-то рязанское болото. По глади воды скользили вроде бы водомерки, тут и там возникали и расходились кружки от капелек дождя.

И дальше тропинка начала вихлять во всех измерениях — мы то влезали на каменные плиты и пересекали чёрные поверхности по едва заметно вытертой полосе, то спускались на мокрый песок и перепрыгивали с камушка на камушек лужи, то сворачивали в какие-то кривые проходы между каменными стенами...

Пока наконец не вышли к широкому ручью, пересекавшему невероятно красивую долину.

Ручей брал начало в небольшом водопадике в сердце долины и стекал «чайной струйкой» с того «другого» края Рораймы, к которому мы вышли.

И тут мы совершенно отчётливо поняли, что вот это, вне всяких сомнений, и есть тот самый Затерянный Мир, - что Конан Дойль увидел его именно здесь и нигде больше.

Только Дойль населил свой всякими мифическими чудищами, тогда как в этом, реальном, обитают лишь птички, мышки да крохотные лягушонки-эндемики. Ну и духи.

Мы шли через долину как завороженные, и я всё никак не могла наглядеться и нафотографироваться.

К сожалению, в фотографиях мне не удалось передать тот серебрящийся мглистый воздух и проступающие размытыми пятнами краски, как они запечатлевались во мне.

 ...вот это, вне всяких сомнений, и есть тот самый Затерянный Мир...

 

Стася нашла какие-то ягодки и засыпала их в плотоядные глотки, надеясь перевоспитать мясоедов в веганов, - и задумчиво сидела над глотками, ожидая, будут ли они переваривать веганскую пищу

 ...перед нами открылась долина каменных грибов...

Взять, например, красный цветок — но в том воздухе он не был просто красным цветком, он был сдавленным вскриком в глухой ватности тумана — как бывает во сне, когда кричишь, кричишь изо всех сил и просыпаешься от собственного тихого стона. Я не видела этих цветов — они пронизывали моё восприятие, заполняли лёгкие, колебали сердце — и в то же время тело моё сделалось ватным и заторможенным, как во сне.

Мы вскарабкались на скалу, с которой спадал водопадик, - и перед нами открылась долина каменных грибов.

Дождик то начинался, то прекращался, и всё время казалось — по крайней мере, я продолжала в это верить — что мы торопимся короткой дорогой и вот-вот придём.

Мы ещё несколько раз вскарабкались и спустились, прошли какое-то длинное болото, где Стася снова взяла след узнала местность, и наконец вышли под гигантский инопланетный каменный гриб, из-под которого перед нами распахнулась огромная долина с виднеющейся на её дальнем краю нашей стояночкой. На стояночке угадывались развешанные чужеродные тряпки; я сфоткала и увеличила — действительно, в наше отсутствие заселилась новая группа.

Мне неодолимо хотелось сесть под защитой гриба и очень долго смотреть перед собой, на долину, пережидая лень и ливень (пока ещё - начинающийся дождь). Но Стася была полна решимости для последнего броска — вот же, стоянку видать, дойти по-быстрому и там уж пережидать хоть всю ночь. И я поддалась и нехотя поплелась за ней, о чём очень скоро пожалела.

Потому что мы неожиданно потерялись. То есть, теряются, понятно, всегда неожиданно, но тут было уж совсем ни с чего — шли себе на стоянку, как внезапно стоянка пропала из виду, тропа исчезла, и мы оказались среди бесчисленных луж-болот под то усиливающимся, то ослабевающим дождиком.

Я злилась на себя, что не осталась под грибом, и на Стасю, и на дождь — а всё от слабости, я уж и так-то еле брела, а теперь ещё приходилось без тропы лезть наугад и постоянно возвращаться, не найдя прохода. Из-за обилия скал, трещин, болот небольшие вроде бы расстояния превращались в нескончаемые лабиринты. Духи нас водили.

К счастью, дождик стих. Мы таки пересекли болотистую низину и влезли на каменное плато, и — откуда ни возьмись — появилась тропа, а там уже и наша стоянка показалась, намного ближе, чем мы ожидали.

Мы остановились оглядеться и, обернувшись назад, заметили группу спортивного вида мужчин, которые махали нам руками и что-то выкрикивали. Мужчины как раз проходили стороной то болото, откуда мы только что вышли,— видимо, по правильной тропе, на которую где-то надо было свернуть. Мы тоже им помахали, сообразив, что они и есть наша новая группа. И пошли каждый своей дорогой — мы домой, они на «окно».

Дальше я ничего не помню. Стася утверждает, что на стоянке были носильщики, и что они накормили нас рисом. Очень может быть. У меня, видимо, свернулось осознавание действительности на тот момент — должно быть, я перешла в фоновый режим))).

Я включилась в ход событий уже вечером, когда группа вернулась и мы беседовали на закате, пока готовился ужин.

Это были бразильцы, мужчины в рассвете сил, идущие по жизни на широкую ногу.

В них звенело электричество, как в беспощадных трансформаторах — то была энергия Города; но не пластиковое излучение нежных щенят урбанизации, каковыми ощущались мальчики-аргентинцы, стонущие от холода, - нет, это была спокойная бесперебойная сила, уверенная, равнодушная к любым сторонним реальностям и любым идеям, не входящим в круг её собственных интересов, собственного направления.

Конечно, бразильцы нам обрадовались — как неожиданной женской компании. Тем более они пришли в восторг, когда выяснилось, что мы понимаем по-португальски.

Мы же обрадовались ЕДЕ! Провизия у чуваков оказалась поставлена с размахом — куда там макароны да овсянка! Различные сыры, всевозможные орехи, чёрный и белый шоколад, арахисовое масло, мёд, овощи, дыня (!) и бог знает сколько всего ещё. И конечно же, куча бухла (коньяк, виски и проч.) и трава.

Они немедленно принялись всё это употреблять и угощать нас. Специально ради нас сварили овощной вегетарианский суп. Мы наелись супа и орехов и всего-всего, а я так даже выпила коньяку.

Ещё у них была музыка, но я уговорила их выключить — и без музыки было жёстко.

У них были лазерные указки, и они шарили ими по окрестностям в темноте.

Вообще, их присутствие на нашем бедном балкончике ощущалось как нашествие конкистадоров.

Но они шли на Трипл Поинт! А это было как раз то, что мы загадывали прошлой ночью.

Их гид обстоятельно побеседовал с нами, выяснил, кто мы и что, и сообщил, что о нас давно уже все знают и что он вынужден доложить по рации.

Воздух над нами стал тяжёлым.

После некоторых радиопереговоров, гид начал выдвигать нам свои условия.

Он сказал, что, во-первых, насчёт еды мы можем не беспокоиться, он берёт нас под свою опеку. Но, у нас есть только два варианта: либо мы идём вместе с его группой на Трипл Поинт, и вместе с группой же спускаемся послезавтра; либо завтра же с утра мы спускаемся сами.

Мы несколько раз переспросили, стараясь уяснить в точности, что он нам предлагает. И вот вроде бы то, что он предлагал, было для нас хорошо — как раз то, чего мы и сами хотели — но сама атмосфера разговора была тяжёлой. Я почти физически ощущала звенящее давление этой беспощадной электрической силы.

Мы, конечно же, согласились идти на Трипл. Вроде угроза обернулась миром.

Ночь разразилась-таки ливнем, и где-то вдали засверкали ветвистые молнии, хотя грома до нас не доносилось.

Для палатки гида не хватило места (впервые кому-то не хватило места!), и он мужественно ушёл сквозь струящую потоки темноту в небольшое укрытие напротив нашего балкона, с початой бутылкой коньяку под мышкой.

Мы были сытые, тёплые и добрые, витающие в светлых чаяниях о завтрашнем походе (долгожданном для Стаси; я же была скорее согласна, что неплохо бы перед спуском разок основательно прошвырнуться по Рорайме, чем жаждала оказаться на Трипле). Гид казался прекрасным человеком, дядьки-бразильцы - симпатягами, а собственные возможности - безграничными.

Стася валялась, а я старалась подловить молнию на камеру, сидя в дверях палатки. Но у меня ни разу не получилось.

Ночью я просыпалась от приступов удушья.

День тринадцатый. Башня

Утро не стало радостным.

Гид подсел к нашей палатке с новым тяжёлым разговором.

Он объявил, что не может взять нас на Трипл Поинт, потому что мы не члены его группы, и у него могут отозвать лицензию.

И поэтому мы должны спускаться с Рораймы, прямо сейчас.

Воздух над нами стал свинцовым.

Мне казалось, что я слышу гудение повисшего напряжения.

Самое противное было, что мы ведь и сами собирались сегодня спускаться, если не подвернётся группа на Трипл. А теперь получалось, что вот нам приказали - и мы подчиняемся. Да и зачем вообще было обещать с три короба? Разве вчера он не знал о том, что у него есть лицензия, которую могут отозвать? И ведь Уточка водил же нас к Каньону — ничего, за лицензию не трясся.

Ещё противнее оказалось то, что теперь все бразильцы игнорировали нас, словно не с нами они провели такой весёлый вечер общения. Едва ли сказали нам доброе утро, и глаза все отводят. То ли им гид запретил (?!), то ли стыдно им, то ли не знаю уж какой их там леший попутал. Взрослые же мужики, а как пионеры какие-то — куда вожатый, туда и они.

Нас даже завтраком не стали кормить. Это к «о еде не беспокойтесь». Спускайтесь, девочки, на голодный желудок. А то лицензией ещё за вас рисковать.

В общем, бразильцы позавтракали, бодренько собрались и утопали с гидом на свой Трипл Поинт. Остался только один добрый носильщик, который угостил нас чаем.

Мы начали заторможенно упаковываться.

Я старалась успокоить Стасю, говорила, что я бы, наверное, всё равно б не дошла, и напоминала, что мы же сами уже думали сегодня спускаться, - да и плевать на этот Трипл Поинт, ну попса же для туриков...

Но Стася была просто вне себя от обиды и негодования. Обнаружив завалявшийся у нас недоеденный пакетик с орешками, задаренный давеча бразильцами, она с досады зашвырнула его в ближайшую бразильскую палатку. А мне вдруг стало неловко — я представила, как они найдут этот пакетик с объедками — подобрала его и спрятала к себе. Мне, говорю, не нужны эти орешки. Но когда нас вчера угощали, мы брали и ели. И теперь нехорошо в тарелку плевать.

Кроме того, я всё не могла поверить, что бразильцы действительно нас игнорируют. Я думала, что, может, нам показалось; что это просто они были спросонья и торопились.

Стася же была непреклонна в своём презрении.

Правда, она немного успокоилась, и согласилась, что это неважно, насколько некрасиво они с нами поступили, - это на их совести. Но наша-то совесть при нас, и поэтому мы себя будем вести культурно, и будем благодарны за то, что нам дали, нежели беситься из-за того, что не дали.

Но всё равно, конечно, настроение было — сами понимаете. Не случайно в моём таро-календаре в тот день была Башня. Это внутреннее крушение ни с чем не спутаешь. Я про себя-то была даже тихо рада, что Башня уже реализовалась в виде в общем-то фигни, маленького разочарования, а не, скажем, падения кого-нибудь откуда-нибудь. Чур, чур!

Очень постепенно, но всё-таки мы окончательно собрались.

Забрали весь свой мусор; Стася - так ещё и мешок того, что насобирала в окрестностях, подвязала к рюкзаку. Я положила к себе наши пять картофелин, а сырое яйцо вручила доброму носильщику.

В последний раз мы оглядели нашу родную стояночку -

— и уныло побрели прочь, на спуск, - знакомой и забытой дорогой.

Часть третья. Спуск

Как ни искала, а Каменного Бога я больше не нашла. Наверное, боги не любят фотографироваться.

В поисках бога, я прошла портал чуть раньше Стаси, и села её поджидать на камнях, - тех самых, на которых я ждала её во время подъёма, после ночи на площадочке и прохождения водопада.

Водопад внизу был весь в тумане. Было сыро и пасмурно.

Потом как-то так получилось, что я снова ушла вперёд, сквозь водопад. Стася нагнала меня, когда я фотографировала сбегающий по ступенькам ручей, стоя с внутренней стороны от водно-водопадной завесы. И прошла дальше вниз.

 

Стася проходит портал. Ступеньки за водопадом.

А я как всегда поплелась медленно, часто фотографируя или просто замирая в оцепенении.

На тех же самых участках тропы, что и в прошлый раз, шёл дождь. Видимо, это такие перманентные зоны осадков)))) Получалось, что я то входила в постепенно усиливающийся дождь, то выходила из дождя.

Мне было грустно прощаться с горой. И в то же время я была благодарна. И понимала, что нам ведь и в самом деле было уже ПОРА, и что бразильцы всего лишь явили собой тот необходимый пинок под зад, которого нам не хватало.

Но мне очень не хотелось возвращаться в пыльную жару Санта Елены, и, главное, - к своему распутью, полному непониманию, что делать дальше, куда ехать, куда деваться.

И за деньгами придётся ехать в Бразилию, нелегалом пересекать границу, нервничать, тащиться 200 км по жаре в раскалённую Боа Висту и молиться, чтобы нашёлся нужный банкомат и сработала карточка.

И вписок никаких нет, кроме как у грязных индижиносов, у которых постоянно орёт музон, нету места, нету света и невозможно собраться с мыслями, даже выспаться невозможно.

Я уже тогда начала думать, чтобы снять комнату недельки на три и уйти в себя, отключиться, никого не видеть, никому не улыбаться и читать книжки, много интересных книжек, и учить испанский.

Почти у самого последнего участка пути к базовому лагерю, где кончаются камни и начинается скользкий глиняный спуск, я нагнала Стасю.

Стася стояла в полной прострации.

Я попыталась сказать ей что-то дружелюбное, но Стася меня проигнорировала, даже не шевельнулась в мою сторону, и я просто прошла мимо неё по тропе, чувствуя, как во мне оседают неприятные горчинки.

Я стала думать, что пора уже с этим кончать. Я не могу больше находиться рядом с человеком, который меня словно бы едва терпит. Да, вполне допускаю, что я не самый приятный в общении человек, но не до такой же степени я плоха! Когда люди дружат, они, конечно, видят друг в друге плохое, но только его затмевает хорошее. А мы со Стасей не друзья. В этом всё дело. И тем горше, что окружающие естественно принимают нас за друзей. А мы какие-то странные попутчики, две странноватых одиночки, завёрнутая каждая по-своему, каждая со своим несгибаемым восприятием, со своей стрелой в небо; и вот Рорайма нас примирила, всё это как будто исчезло куда-то, - а теперь мы спускаемся обратно в мир жёстких раскладов.

И я снова подумала, что лучше быть одной, с целым миром вокруг, чем делить этот мир с человеком, который тебя не любит.

И тут меня нагнала Стася с тихим отчаянием на лице — и мне тотчас же стало ужасно стыдно за все свои мысли. Ну что я, в самом деле, ну не всегда же человек может поддержать чей-то нелепый позитивчик! А я уж бог знает до чего додумалась — правильно про меня Рыбакова говорила, что я ржа.

А Стасю прорвало. Оказалось, что она сильно переживала за наш бесславный исход. И ещё сильно переживала собственную реакцию на поражение. Я совершенно не задумывалась и не подозревала, что ей так сильно хотелось на Трипл Поинт, - и вообще, ЧЕГО ей хотелось.

И во мне воспрянули самые хорошие и тёплые чувства к Стасе. Я вдруг увидела, какой она в сущности своей чистый и честный человек, но только строгий к себе — как все, наверное, честные люди. А может, это у нас осталось от совка, - героически-жертвенная честность. Не просто там какая-нибудь спокойная ровная честность доброго христианина, а комсомольская такая, чтобы значит непременно там пытки фашистских сволочей выстоять с непоколебимым лицом или пулям не поклониться, - в таком духе. С другой стороны, если отбросить все эти революции, все утопические порывы, что ж тогда останется? Один шоппинг да фастфуд, плюс телевизор вечерами. А интернет ночами. А раз в неделю приводить себя в бессознательное состояние, чтобы стряхнуть ужас бессмысленной рутины, надёжно предохраняющей твоё размеренное существование от такого опасного в своей непознаваемости явления как ЖИЗНЬ. Вот поэтому и страшно успокоиться...

Дальше спускались вместе.

Я разок всё-таки шлёпнулась на жопу — дождь полил, и по глине съезжать стало очень уж скользко, хотя и хватаясь за деревья.

В базовом лагере оказалось удивительно уныло и неприютно. Земля раскисла, воняло прением, тут и там размокший мусор.

Вещи у нас либо мокрые, либо сырые.

Вроде зябко, а под одеждой я вся взмокла. Вдобавок ещё оказалось, что передние мышцы бёдер у меня вздулись, как у терминатора, и отказывались растягиваться, - и по ровной поверхности я могла только ковылять, как болванчик, на деревянных негнущихся ногах. Спускаться, понятное дело, гораздо легче и быстрее, чем подниматься. Но всё-таки тропа была довольно крутой, и шагать вниз получалось слишком широко, так что за пару часов мои бёдра здорово переработали...

Стася сразу поставила палатку с намерением завалиться спать пораньше.

От промозглой сырости проснулся голод, а жрать-то было особо и нечего, - сырая соя с овсянкой, к вашим услугам. У меня оставалось ещё на донышке мёда да горстка опротивевших пересохших мюслей, а у Стаси — сбережённая банка фасоли в томате (сокровище!), которую Стася великодушно предложила разъесть на двоих завтра утром, перед заключительным марш-броском в деревню.

Ну, и сырая картошка.

В общем, натолкали мы в себя сои с овсянкой, запили водичкой из ручья — холодной, в дождь...

Я взяла Стасины шлёпки и, приклеиваясь к липкой тропе, поковыляла купаться к довольно бурному (и живописному) ручью, который мы перешли метров за 50 до базового лагеря.

У ручья сидели «студенты» - так мы со Стасей прозвали группку смешных очкариков, которые, возможно, и взаправду были студентами. Такие бледные, нескладные интеллигентики, с кучей всяких примочек для преодоления трудностей, роняющие предметы и с трудом справляющиеся с самыми простыми банальнейшими действиями, - такими, как, например, зашнуровать ботинок. Интеллигенты любую бытовую задачу в уме раскладывают как математическую, к коей часто сходу не удаётся найти простое красивое решение, - вот откуда весь этот хаос телодвижений, от абстрактного подхода к конкретным явлениям, говорю вам!

Это были как раз такие вот юноша и девушка; они мыли и переобували ноги. Мне очень хотелось сигануть в воду, но из вежливости я стояла и ждала, пока они закончат хвататься то за одну ногу, то за другую, и перекладывать с места на место предметы.

Тут я сообразила, что в этой ситуации мне с ними и нужно взаимодействовать через абстракции, - и спросила, не возражают ли они, если я в их присутствии искупаюсь в обнажённом виде? Разумеется, демократичные студенты не возражали, и я скорее сорвала юбочку и маечку и с наслаждением макнула своё перепотевшее тело в ледяную воду.

Вернувшись в лагерь, я, кажется, то ли подремала, то ли почитала, но как-то довольно быстро стало темно.

Дождь шёл. Стася спала в палатке. Хотелось жрать.

Я заобщалась с двумя одинокими гидами — они собирались утром наверх, доставить провизию и всякие примочки одной из групп — и мы с ними взялись варить мою картошку.

Один из них (который меня помнил, а я его нет) притащил керосинку и кастрюлю с водой, и мы сели кашеварить прямо в дверях Стасиной палатки. Было уютно, только уж очень долго варилась на керосинке картошка.

Мы разговаривали на моём скудном португальском и его «адаптированном» под португальский испанском. Оказалось, что про нас со Стасей не то что все гиды, - вся деревня уже знает. Он рассказал мне, что до нас ещё не такие забирались. Одну какую-то чокнутую вообще пришлось снимать, буквально спецотрядом и под белы руки.

Второй гид оказался тем самым Эдуардо, который когда-то в прошлой жизни помогал нам переходить реку и так понравился мне. Теперь же он у меня никаких особенных чувств не вызывал, разве что спокойной бытовой благодарности.

Когда картошка наконец сварилась, то это было тихое счастье. Горячие картофелины с соевым соусом!

Стася дрыхла без задних ног, но, когда я поставила поблизости от неё миску с дымящимися картофелинами, во сне почуяла еду и проснулась.

Эх, пять картофелин на двоих, что там было есть!

Зато засыпалась нам тепло.

День четырнадцатый. Дорога

Утро настало пасмурное, мокрое, неприятное.

По обыкновению, Стася была намерена тупо сгрести вещи и нежрамши втопить вниз; мне же, разумеется, хотелось неспеша и вдумчиво уложить каждую хреновину и обязательно пожрать. Тут у нас произошла стандартная заминка с прениями.

Стася сказала, что готова отдать мне свою банку фасоли, а сама она есть не хочет, а хочет идти. Но я настаивала, чтобы мы поели вместе; а поскольку, пока я тянула время прениями, пошёл дождик, то, в общем-то, так и вышло.

Мы разделили фасоль с последней соей и почти последней овсянкой. Теперь уж тянуть стало совсем нечего — прямая дорога в деревню, к еде и цивилизации.

После завтрака я весьма приободрилась.

Но только вот, со мной случилась новая напасть: ноги не гнулись ещё хуже, чем вчера. Шагая, я могла согнуть ногу в колене только специальным усилием, от которого по всему бедру ударяла мучительная дрожь, - а так, сами по себе, мои ноги вообще не сгибались!

Однажды в глубоком детстве - где-то, кажется, в Поваровке - меня вела за руку ныне покойная моя бабушка, и я увидела среди прохожих маленькую девочку в платьице и сандаликах, у которой между щиколоток была прикреплена железная перекладина. Из-за перекладины девочкины ноги были так широко расставлены, что напоминали букву «А», и ей приходилось в таком положении идти по улице, переступая ногами, как ножками циркуля по чертежу.

Эта картина так впечатлила меня, что врезалась в память на всю жизнь.

Ну так вот, я ковыляла практически как та девочка)))

Мне не было больно, но только очень неудобно, - особенно когда спускаешься вниз, потому что тут ноги как раз требуется сгибать, и это самое специальное сгибательное усилие держало меня в постоянном судорожном напряжении.

В общем, приятного расслабленного спуска не получилось. К тому же, то жарило солнце, а то лил дождь, так что было постоянно мокро и жарко.

Я снова отставала и фотографировала.

Рорайма словно дышала мне в спину, заставляя оглядываться, останавливаться и смотреть. Я уходила от неё, как от ставшего близким человека, и уходила навсегда.

...Рорайма словно дышала мне в спину...

Уходить навсегда — о, как часто мне приходится это делать! Это такое дополнительное хобби путешественника — поворачиваться спиной к тем, кого полюбил, - и уходить, уходить в неизвестность, зная, что уже не вернёшься.

Обнимать и целовать, зная, что вот это — самый последний раз.

Обернувшись, окидывать прощальным взглядом — этот дом, этот город, эту страну.

Эту пещеру, этот лес, этот город...

Уходя в океан, смотреть на уменьшающуюся гавань...

Навсегда, навсегда...

Конечно, можно говорить себе, что всё возможно. Что можно захотеть и вернуться. Да только вот вернуться везде, где был, - это всей жизни не хватит, это надо прожить жизнь по новому кругу, ещё одну дополнительную жизнь. А у меня только одна есть — эта.

Японцы (или китайцы?) говорят: «Не возвращайся туда, где был счастлив». Я один раз сделала такую ошибку — вернулась в Индию — и прошла круг боли. Прошлое не ждёт тебя нигде, в него нельзя вернуться, а проживать прошлое из настоящего неописуемо мучительно.

Нет, жизнь должна быть новой. Она должна дуть тебе в лицо, как свежий ветер, пусть даже холодный и злой...

Но я не знаю ничего тяжелее, чем оставлять прошлое, потому что прошлое — это ты сам.

Боль и счастье, боль и счастье.

Меня обогнали наши отступники-бразильцы. Эти спортсмены с Рораймы не сошли, а СБЕЖАЛИ! Легко покидать спортивный снаряд. Жизнь как череда физических усилий. Откуда берутся такие как я? То носимые шквалами чувств, то вязнущие в трясине рефлексии.

Над рекой Кукеннан вились полчища мерзких пури-пури. От каждого укусика малютки пури-пури на коже остаётся дырочка, из которой выступает капелька крови. И очень скоро ты становишься весь в таких противно зудящих дырочках. Никакие анти-москитные репелленты против пури-пури не помогают; единственное, что помогает — это макаться в воду. Но как только вылезешь и обтечёшь, тебя снова нещадно кусают.

Зато уровень воды в реке заметно спал, и первый рукав мы перешли вообще без проблем, держась за верёвку. Только, когда пробирались по камням вдоль реки, у меня соскользнула нога, и я сильно ударилась большим пальцем о камень, - к счастью, сквозь треккинговый ботинок, а то бы сломала. (Палец продолжал болеть и причинять неудобства в течение следующих двух месяцев, - так что, думаю, кость всё же треснула).

 Стася переходит реку

Через следующий рукав теперь тоже оказалась натянута верёвка. По ней уже перешли и плескались на том берегу бразильцы-отступники.

Во мне взыграло чувство противоречия, и я потащила Стасю обследовать возможности переправы выше по течению — там, где когда-то я умывалась, спустившись со стороны недовзломанного деревянного дома.

К моему удивлению, при тщательном осмотре место предстало совсем не таким, каким рисовалось: река здесь действительно была совсем мелкой, но течение — таким же бурным, а дно представляло собой сплошную каменную плиту, наверняка очень скользкую.

Стася быстро оценила обстановку и повернула обратно к верёвке, а я всё не хотела сдаваться, пробираясь по берегу выше и выше по течению и высматривая подходящее место для брода. Пури-пури загрызали, и довольно скоро пришлось признать, что река повсюду одинаково непредсказуема и опасна, так что лучше проверенного места, да ещё и с верёвкой, вряд ли удастся найти.

Минус этой верёвки заключался в том, что висела она вяло и низко, на уровне бедёр, - а значит, поскользнувшись, повиснуть на ней было нельзя. Здесь было снова глубже, почти по жопу, камни скользкие, и течением сносило неистово.

Стася уныло сидела на том берегу и подсказывала мне, куда лучше наступать. Я старалась пристраивать ноги между камнями, где это было возможно, и немножко струхнула посередине реки, когда присела на торчащий из воды камень и не могла нащупать, куда ступить, смываемыми в быстрине ногами.

Пользуясь моей вынужденной медлительностью, пури-пури искусали меня безжалостно. Бесчисленные зудящие дырочки уже не воспринимались нервной системой по отдельности, а скорее как единый агрессивно раздражающий фон.

Стараясь поскорее убраться из зоны активности пури-пури, мы резво взобрались на обрыв.

Тут, в безопасности, я стала фотографировать красиво растрескавшуюся дорогу, а Стася сразу пошла на спуск к реке Ток.

И начался дождик. Мне не хотелось снова мокнуть, и я поспешила к маленькой церкви на холме.

У церкви под навесом прятались бразильцы-отступники, - и тут-то я окончательно убедилась, что они действительно нас игнорируют. Я вбежала под навес прямо в гущу их тесной компании, и никто из них не только не поздоровался, но даже и не взглянул в мою сторону. Все они продолжали оживлённо общаться между собой, как будто меня среди них и не стояло. Я могла поочерёдно разглядывать их, одного за другим, не опасаясь неловко встретиться взглядом.

После кратковременного дождя я спустилась к реке Ток, которую честно говоря боялась, памятуя склизость каменного дна.

Увидев меня со стоянки на том берегу, Стася сразу спустилась к реке и указала мне место, где она сама перешла. Дно там было получше, из круглых камней, но всё-таки скользкое.

Река казалась широкой, а течение — головокружительным, со вздыбливающимися над выпирающими камнями барашками. Я снова долго металась вдоль берега в тщетном поиске лёгких путей, пока отважилась наконец войти в воду напротив ждущей на том берегу Стаси.

Ноги сразу же стало сильно смывать, и, как бы тщательно я не обшаривала ступнями дно, где-то посередине реки, в самой быстрине, я снова встряла в таком месте, где никак не могла нащупать, куда наступить.

Стася пришла мне на помощь.

Подобралась ко мне как можно ближе и протянула руку. Для меня это был волнующий момент, - как в старых вестернах, когда один джентльмен удачи неожиданно приходит на выручку к другому, погибающему, - хотя казалось бы, что каждый сам за себя.

Мы шли с ней вместе через реку, шаг за шагом, я держалась за Стасину руку, и сердце моё сладко трепетало.

На стоянке Ток на меня навалилась апатичная усталость. Начинало смеркаться. Мы не ели с утра. У живущих в двух ветхих хибарках индижиносов не нашлось никакой еды, только пиво в банках. Сидящие тут же бразильцы нас игнорировали, окончательно и всецело, - включая гида, который давеча затирал нам про ответственность, под которую он нас берёт и под которой мы можем ни о чём теперь не беспокоиться. 

Спасибо за заботу чувак!! Убедиться, что две голодные измученные девчонки убрались, откуда их прогнали — ответственное дело, понимаю.

Да пропадите вы пропадом, ответственные продуманные мужичонки! Где мои бородатые бомжи...

Добрый носильщик, пока никто не смотрел, сунул мне пакет орехово-семечковой смеси. ПАКЕТИЩЕ! Не меньше полкило; среди прочего, с кешью, бразильским орехом и сушёными красными ягодами. Мы со Стаськой сожрали сразу и всё. Осталась лишь щепотка каких-то семечек.

Орехи просто спасли. Я сразу почувствовала, как в мою перерабатывающую топку вбросили аварийный запас угля. Для последнего рывка.

Бразильцы поставили палатки и устраивались на ночлег, а мы двинулись в сгущающиеся сумерки.

Нас никто не остановил.

Мы шли в бархатной тишине спускающейся ночи, сквозь неподвижный тёплый воздух, и было радостно узнавать в темноте пройденную когда-то знойным палящим днём дорогу.

А потом вышла луна, показались звёзды, и небо казалось многослойным из-за невидимых облаков.

Мы часто присаживались отдохнуть на пригорках, и молчали. Меня заполняло счастье. И благодарность Горе. И благодарность за мою жизнь тоже.

Тело было ватным, обесточенным, его приходилось как будто толкать перед собой, но всё это было неважно, все физические чувства притупились, и был только тихий восторг, упоение ночным простором, журчащими ручьями, робкими ветерками, светом луны и звёзд.

Мне часто казалось, что кто-то идёт за нами; или же я вдруг видела, что перед нами кто-то стоит и ждёт, когда мы подойдём. И я так же спокойно и радостно думала, что духи провожают нас.

Вот мы достигли того места, где поставили палатки в самую первую - партизанскую — ночь, и откуда отходила та альтернативная тропка, замеченная мною следующим утром.

Мы присели и тут, и я включила телефон, чтобы свериться с JPRS и посмотреть, куда ведёт тропка. Но Oruxmaps забарахлил и больше не определял нашего местоположения, хотя JPRS работал. Я вообще разочаровалась в этой программе. Там куча глюков, а самый неприятный из них, что никак не отключаются аварийные звуки, даже если весь телефон в режиме «без звука» (!), - каждый раз, когда ты на пару шагов отклоняешься от намеченного трека, раздаётся повторяющийся отвратительный сигнал, который не прекращается, пока ты не возвернёшься обратно на трек или же не выйдешь из программы; этот звук очень портит настроение и совершенно неприемлем при ночном партизанстве.

Поразмыслив, мы решили не заморачиваться и вернуться в деревню уже знакомым путём.

И тут нам стало трудно, потому что грязи оказалось куда больше, чем в прошлый раз. Мы лезли через лужи-болота, проваливаясь ногами в жижу, спускались по склизким глиняным склонам, - и всё это в темноте.

Каждый раз, когда я плюхалась на сброшенный рюкзак, мне казалось, что я больше не встану. И каждый раз я снова поднималась на измученные негнущиеся ноги, и мы брели дальше. Перед глазами у меня был только навес той семейной посады, под которым мы падаем и засыпаем.

Когда мы наконец перебрались через последний ручей, влезли на последний мокрый пригорок и увидали огни деревни, это было невероятно.

Мы немного палились от возможной встречи с контрольным постом, но ничего такого не встретилось. Деревня спала, оставив включённым свет фонарей. Оставалось лишь дотолкать своё тело до заветного навеса на дальнем краю деревни.

При свете фонарей я обнаружила, что моих ботинок даже и не видать под налипшей глиной, как будто бы я обута в две глиняные тыковки. Я обтёрла их кое-как об траву, и идти стало заметно легче.

В посаде тоже все спали. Кроме двух весёлых псов, которые игрались со мной, пока я развешивала свои сочащиеся, вонючие, перемазанные глиной вещи и устраивалась на ночлег.

Мир, покой, крыша, и никуда не надо идти.

Я блаженно заснула под столом.

День пятнадцатый. Возвращение

Утро разлилось солнечной негой.

Тёплый солнечный свет заполнял меня, заставляя беспрестанно улыбаться. Я была совершенно счастлива и рада всему, при полной истерзанности тела. Я не чувствовала ни боли, ни зуда от укусов, никакого дискомфорта; я знала, что они есть, но в каком-то другом слое сознания, от которого я сейчас на пару чакр выше.

Первым делом я заказала завтрак приветливым индейским женщинам, которые уже вовсю хозяйничали на кухне, не сказав нам ни слова по поводу нашей нелегальной ночёвки в их столовой.

Потом я пошла в душ. Это было вообще неописуемо. После двух недель лишений намылить всё тело и голову и смыть всё это под божественными водными струями.

Я выбрала самую чистую наименее грязную одежду — юбочку и серую безрукавку — и вышла к завтраку.

Стася сидела за столом и, вероятно, переживала какие-то свои процессы. Она сказала, что лучше не пойдёт в душ до Санта Елены, - видимо, чтобы не нарушать свой микрокосм)))

Завтрак был прекрасен. Тёплые арепы, кофе, горка натёртого сыра и омлет с помидорами. У меня в голове мутилось от счастья. Я наелась неожиданно быстро, хотя казалось, что съела бы мамонта.

Тем временем проснулись обладатели припаркованной во дворе машины — семья из четырёх человек — и Стася быстро с ними стусилась. Эти приветливые люди предложили после завтрака отвезти нас в Санта Елену, а по дороге заехать на пару живописных водопадов. Сказочная удача!

Весь день был залит солнцем, распахнут нам навстречу, и нам ничего не приходилось преодолевать или решать, а только принимать его дары.

Нас свозили сначала на один бурлящий водопад, потом на другой, а в Санта Елене остановили около аптеки, - и водитель, который оказался врачом, лично пошёл и купил нам целый пакет медикаментов.

Это я произвела такое впечатление: я так ковыляла, хотя и счастливо улыбаясь, что наши попутчики потихоньку спрашивали Стасю, что у меня с ногами. Кроме того, мои юбочка и безрукавка не скрывали от взоров, как я сплошь искусана пури-пури. Поэтому дяденька доктор купил мне несколько разных мазей — от мышечной боли и от укусов — а так же какие-то порошки от боли при длительных физических нагрузках. (Всё это в итоге досталось Стасе, потому что я не люблю аптеку, а Стася любит запасать всё и вся, на всякий случай. Правда, укусы я всё-таки мазала первые два дня).

Ночью мы лежали в той же тёмной затхлой комнатёнке в доме индижинос и слушали шум.

Но теперь мы были другие.

И будем другими ещё много раз.

ВСЕ ФОТОГРАФИИ