В тот день нам предстояло пройти холмистые 15 км до первой стоянки Ток, перейти в брод две небольшие речки Ток и Кукеннан и заночевать на второй стоянке у Кукеннан.
Совершая утренние омовения, я обнаружила, что мои месячные суровы как никогда, и мне явно придётся нелегко. Но деваться-то некуда, надо идти. Стараясь мыслить позитивно, я припила дюжий глоток сладкого сиропа гуараны, - и почти сразу же меня начало подрывать к горизонтам. Я собралась и пошла первой, договорившись, что Стася подтянется вслед.
Поначалу идти было бодро и радостно. Нежаркое ласковое утро, открывающиеся просторы. Я заприметила альтернативную тропку, ведущую к деревне с другой стороны, сфоткала муравьёв-гигантов, разбирающих на микрокрупицы мёртвую змею, повстречала первого возвращающегося ходока ( - Где твоя группа? - Там!..)
...нежаркое ласковое утро, открывающиеся просторы...
Вскоре меня нагнала Стася, и мы шли сколько-то вместе, болтали, переходили ручьи.
Потом Стася ушла вперёд, вышло из-за облаков и принялось жарить полуденное венесуэльское солнце, и мне стало по-настоящему тяжело.
Я задыхалась и обливалась потом, рюкзак очень неудобно давил и перевешивал, а месячные так разошлись, что омовения приходилось совершать чуть ли не в каждом встречном ручье.
Я часто останавливалась, швыряла рюкзак, жадно тянула воду из бутылки и всматривалась в даль. Голову пекло сквозь шляпу, под очками стекали струйки пота.
У одного из ручьёв, где я искупалась и села жевать сыр с лепёшками, появились наши французы с великами, весьма замученного вида. Я поразилась, как же они взобрались на великах по тем склизким холмам, да ещё и столько оврагов с ручьями! Французы мрачно откликнулись, что и сами поражаются, и что велики всю дорогу приходилось волочь на себе.
Потом ещё прошла чешская пара с гидом. Чувак-чех очень смешно уточнил дорогу, на своём нулевом испанском - ткнул пальцем в тропу и вопросил: “Си?”
Си, порке но…
Я настигла Стасю и французов на первой стоянке.
Стоянка представляла собой несколько убогих хижин, две из них явно жилые, другие с навесами для кормления таких как мы ходоков.
Французы собрались на своих великах обратно в деревню, а мы со Стасей направились к первой реке, которую в тот момент как раз переходили чехи.
Гид провёл их по очереди, ступая рядом и держа за руку. Река была неширокая, но каменное дно оказалось неожиданно очень скользким, а течение быстрым. Чехи одели рюкзаки и пошли вперёд, а гид остался помочь и нам.
Сначала он провёл Стасю, потом меня. Было так скользко, что я испугалась, - ноге, сносимой резвым течением, было совершенно некуда ступить, всюду её буквально смывало и уносило. Но гид держал меня за локоть очень крепко, терпеливо ждал, пока я делала каждый новый шаг, и улыбался моему повизгиванию. Всего-то десяток шагов. Но я подумала, как же мы обратно перейдём, если без посторонней помощи?
Мы взобрались на холм, отделяющий оставшуюся позади речку Ток от виднеющейся теперь реки Кукеннан. Справа по курсу оказалась каменная католическая церквушка с какими-то дровяными навесами (помолиться перед восхождением??); слева тропинка спускалась к безлюдному деревянному дому, а прямо - почти вертикальный спуск к реке.
...тропинка спускалась к безлюдному деревянному дому...
И тут начался дождь.
Мы решили спуститься к деревянному дому и там переждать.
Дверь дома оказалась заперта, а все окна закрыты ставнями; правда, на крыльце было достаточно места для нас двоих. Но в дом очень хотелось попасть. Я заглядывала через щёлочку в таинственный деревянный полумрак, и он манил.
Стася попыталась отпереть дверь ножом, безуспешно; мы обошли дом со всех сторон и проверили все окна - все заперты наглухо, и все очень высоко, потому что дом-то на сваях. Единственной надеждой оставалось окно, выходившее на крыльцо, рядом с дверью. Мы принялись расшатывать доски, пытаясь понять, как его можно открыть. Оказалось, что это не ставни, а досчатые створки, запертые изнутри на шпингалет.
Я вытащила жердь из навеса во дворе и взялась ею продавливать створку внутрь, как рычагом, чтобы запорная скоба отлетела и окно бы открылось. Захваченная этим увлекательным занятием, я не заметила, как настроение Стаси резко изменилось, - и, когда Стася вдруг заявила, что не желает больше в этом участвовать, и села на ступеньки ко мне спиной, я не сразу взяла в толк, почему она не хочет мне помочь, когда победа уже так близка. Я продолжала ковырять окно и одновременно нападать на Стасю.
- Я не хочу ничего ломать, - сказала Стася.
Тут во мне возникло много разных чувств. Самым ярким из них проступило чувство предательства. То неловкое чувство, когда твой союзник в разгаре сражения внезапно отрекается от тебя и поворачивается к тебе спиной, - и ты резко обнаруживаешь себя в водовороте бессмысленного хаоса, который ещё мгновение назад был разумной и правильной деятельностью во благо вас обоих. Только что вы вместе бились за что-то бок о бок, а теперь вот твой прозорливый друг вовремя соскочил, да ещё и вышел праведником, а ты остался обтекать в нелепом дерьме своего неуместного энтузиазма.
То есть, на втором месте было чувство стыда. И некоторого раскаяния. И вот это нахлынувшее раскаяние схлестнулось с пылающим азартом, как водопад обрушился на горящий дом, и всё во мне тут же вскипело гневом.
Я спросила Стасю, так ли ей не хотелось ломать, когда она ковырялась ножом в замке? И когда мы вместе оторвали рейку со стыка створок? На это Стася возразила что-то невнятное, типа, то было немножко ломать, даже и не ломать вовсе, а теперь уже похоже на какой-то вандализм. Я начала было объяснять ей про шпингалет, что если выбить эту скобку, то это будет разрушение не серьёзнее оторванной рейки, - но тут вдруг увидела себя со стороны, как всё это жалко и нелепо, какое-то детское разочарование, что игра оборвалась, и детские же мольбы ко взрослым, чтобы они дали эту игру возобновить...
С досады я отшвырнула жердь и гневно зашагала к реке. В этот момент я просто ненавидела Стасю. Я так ясно видела эту закономерность в её поведении, по которой я снова и снова оказываюсь говном на фоне её высоких нравственных позиций, что мне хотелось её придушить.
К реке от дома вела узенькая тропка, спускаясь к воде метрах в ста выше по течению от общественного брода. Здесь было мелко, по щиколодку, и берег в мелких камешках. Я умылась и немного успокоилась. И подумала, что вот здесь, наверное, хорошее место для перехода в брод, - только пришлось бы переходить и второй рукав тоже, тогда как ниже по течению рукава сливаются и перейти можно за один раз.
Когда я вернулась к дому и снова увидела Стасю и окно, все мои эмоции тут же вскипели во мне, и я наговорила Стасе много неприятного, в том числе обозвала лицемеркой, бог знает чего наплела. Стася вскочила и скрылась из виду, теперь пришла её очередь успокаиваться на реке, -- а я всё никак не могла умиротвориться и оставить дверь в покое.
Я нашла огромный булыжник и треснула им по деревянной створке. Звук отразился в холмовых просторах, и на дереве осталась вмятина. Я сообразила, что надо бы ударить посильнее, но только вот если это сделать, то тогда уже будет слишком громко, а первая стоянка совсем недалеко…
И я выбросила булыжник и легла спать на крыльце. И сразу вырубилась.
Проснулась я от того, что мне пекло голову садящееся солнце.
Стася сидела на ступеньках.
Мы подъели портящиеся арепы, взвалили рюкзаки и направились к общественной переправе.
Я спустилась первой, потому что срезала напрямки ещё одной неизведанной тропкой, а Стася потащилась в обход по общественной дороге.
Река после слияния рукавов оказалась куда шире и глубже, а к тому месту выше, где я умывалась, по берегу было уже никак не пройти. Из-за обрыва и зарослей мы располагали тридцатью метрами каменистого берега. Я исходила эти метры туда и обратно, тыркаясь тут и там - повсюду из несущейся воды торчали боьшие и маленькие валуны, но нигде по ним было не перепрыгать. Я нашла деревянную лодку-долблёнку, посеревшую, похоже что худую, а мочить рюкзак не хотелось, да я и не была уверена, что справлюсь с лодкой, не хватало ещё унестись с течением… По всему выходило, что придётся тебе, Нина, разуваться и идти вброд.
Вверх по течению второго рукава виднелась натянутая поперёк реки верёвка, и я сильно досадовала, что не перешла первый рукав там где умывалась.
Пока я металась, Стася уже перешла, пробрела по жопу в воде, и села ждать меня на том берегу. Начинало смеркаться.
Я сняла ботинки, взяла их в одну руку, в другую палку, и полезла как придётся, по Стасиным следам. Мои ноги сразу же стало смывать течением со скользких камней. Сил у меня осталось совсем мало, было уже тяжело просто стоять в рюкзаке, и в воде я чувствовала себя крайне неуверенно, мощь течения просто пугала меня.
Я прошла неверным шагом метра два и села на торчащий из воды камень, соображая что же делать. Очень мешали ботинки в руке. Я по очереди надела их на палку и поставила на следующий по курсу камень, намереваясь перебраться вслед за ботинками. Но когда я попыталась встать, меня начало так сносить течением, что я так и села обратно, в полнейшем шоке. Блин, ну что же делать, твою ж мать. Разве что вернуться и попробовать в другом месте. С помощью палки я вернула ботинки обратно в руки, где они снова очень мешали. Забросить их на берег? То ли от усталости, то ли из-за неудобного положения я размахнулась неловко и - о ужас!! - ботинок ПОПЛЫЛ! В беспомощном ужасе я провожала его взглядом, воображая, как на этой печальной ноте экспедиция для меня заканчивается и я топаю 15 км обратно босиком.
К счастью, ботинок проплыл всего несколько метров и застрял в камнях.
Лихорадочно я выбралась на берег, сбросила рюкзак и попрыгала за бесценным ботинком.
Стася сидела и ждала меня на другом берегу. Темнело всё явственнее.
Настроение стремительно портилось, а силы иссякали.
Я снова вошла в воду, на пару метров выше по течению, и побрела не разбирая дороги. Ноги разъезжались, и один раз я упала - по счастью, не на спину, а вперёд, на выставленные ботинки, так что я не пострадала и рюкзак остался сухим. Только испугалась и промочила второй ботинок. В тупом отчаянии я ринулась к огромным валунам посередине реки, от которых вверх по течению расходилась коса между двумя рукавами. Я вскарабкалась по камням и вылезла на самый мысочек.
Мы со Стасей пытались перекрикиваться, но ничего не было слышно из-за шума воды. Я наконец поняла, в каком месте Стася перешла реку, и также поняла что мне туда уже не дойти - махнула Стасе, развернулась и направилась по протоптанной в высокой траве тропинке, бегущей вдоль косы к тому месту с натянутой верёвкой.
Тут уж я догадалась связать ботинки шнурками и повесить на плечо. Палку выкинула. Мне оставалось какие-нибудь полчаса до полной темноты, и я сказала себе, что я перейду эту грёбаную реку прямо сейчас, хотя больше всего мне хотелось упасть на берег и расплакаться.
Верёвка оказалась занозистой, она сильно провисала и пружинила под моей тяжестью, но держала крепко. Вот так, болтаясь на верёвке, жопой макаясь в воду, поскальзываясь босыми ногами на неприветливых подводных камнях, - я и выволоклась на берег.
Было уже почти темно. Оказалось, что я рассекла себе пятку, видимо о какой-то острый камень. Я не стала рассматривать и как можно бодрее зашагала вниз по течению, где меня ждала Стася и где находилась стоянка Кукеннан, на которой мы планировали заночевать.
К моему удивлению, на берегу Стасю я не встретила. Я прошла дальше к стоянке и увидела её рюкзак. Я бросила рядом свой и огляделась. Меня уже начинало наполнять негодование - как! я, может, утонула, а ей и дела нет! - как вдруг с реки донёсся душераздирающий крик: “НИНАААААА!!!” Я бросилась к реке, крича что-то в ответ.
Выяснилось, что Стася пошла по берегу мне навстречу, и каким-то непостижимым образом мы разминулись (до сих пор не понимаю, как же это произошло, там берег шириной не больше двух метров, отсечённых поднимающейся отвесной стеной обрыва).
На стоянке, уже в темноте, я всюду развесила свои мокрые тряпки, а ботинки надела на доски калитки, чтобы стекали. Ботинок-то я спасла, но один носок всё-таки уплыл. К счастью, у меня нашлась запасная пара…
Домики-кухни были заперты, вокруг ни души. На примыкающей к стенам кухни веранде мы обнаружили два длинных деревянных стола, на которых прекрасно разместились, как на кроватях.
Я спала сладко, с чувством уютной сухой безопасности. Перед сном читала Гуслярские рассказы.
День четвёртый. Лёжка
На утро я проснулась чуть живой.
Перегретая на солнце голова раскалывалась, меня мутило, ноги одеревенели и не сгибались, саднила рассечённая в двух местах пятка, и каждое движение отзывалось где-нибудь болью.
Еле-еле доковыляв жалкие несколько метров до реки и обратно для утренних омовений, я снова легла и больше уже не вставала…
Стася спросила, когда мы пойдём, - как мне показалось, нарочито будничным голосом.
Я ждала и боялась этого вопроса.
Я не знала, что ей сказать.
Начать расписывать, какая я бедная-несчастная, как мне плохо? Выпрашивать снисхождения к своей слабости? Мне так хотелось, чтобы Стася подсела ко мне и дружески спросила, как я себя чувствую, - и тогда бы я почувствовала доверие, и не нужно было бы подбирать слова. Но наши отношения сложились во что-то вроде “каждый сам за себя, потому что мы взрослые самостоятельные люди”. И своей слабостью я как бы делала что-то плохое лично Стасе, падая в её глазах всё ниже и ниже.
Поэтому я не стала ничего говорить о своих чувствах, а ответила как можно суше, что я сейчас никуда не пойду, а Стася может идти.
- Хочешь, иди, - сказала я.
Стася шмякнула рюкзак, который уже было одевала, об стол и быстрым шагом удалилась в сторону реки. Я была уверена, что она меня презирает.
Я плохо помню оставшийся день. Я старалась спать и ни о чём не думать.
Время от времени я открывала глаза и видела минующих стоянку ходоков.
Один раз, когда я открыла глаза, я заметила на дереве какие-то бусы.
Отвернулась, подремала немножко, снова смотрю - да, очень похоже на бусы. Мне стало интересно. Я нашарила вилку, встала, достала верёвку, привязала вилку к концу верёвки и подковыляла к дереву. Я подбросила вилку, и с первого же раза она зацепилась за нужную ветку, и я потянула вниз.
Бусы оказались чётками из рудракши, из настоящей индийской рудракши!
Я надела их на шею и легла обратно на стол, уверенная, что получила подарок от Саи Бабы.
К вечеру ходоки начали приходить и оставаться.
Одна большая группа уже спускалась с горы, чтобы провести здесь последнюю ночь трекинга, а ещё одна маленькая - четыре венесуэльца из Каракаса и гид - только что перешли реку и собирались провести здесь свою первую ночь перед восхождением на гору.
Мне стало гораздо лучше, я поднялась и подбирала свои вещи, ковыляя туда-сюда по стоянке.
Стася бодро общалась с вновь прибывающими ходоками, а я мрачно думала ревнивые мысли, что вот с чужими она всегда готова улыбаться и обмениваться любезностями, тогда как со мной преимущественно молчит и равнодушно отворачивается, когда я пытаюсь чем-то с ней поделиться.
Я тоже начала возвращаться в реальность и понемногу принимать участие в общении. Все были очень удивлены, что мы идём без гида. Один англоговорящий дяденька поведал нам, что, поскольку на горе своя особая экосистема, там нельзя оставлять не только пластиковый мусор, но и любую органику, в том числе и фекалии. Оказывается, все гиды для этой цели носят с собой отдельный набор пластиковых пакетов, а некоторые даже и унитазные сидушки. Я возмутилась, что не встретила никакого упоминания об этом ни в одном отчёте по Рорайме. Вот вечно так, все пишут о цветочках, и ни одна сука не напишет о говне!! В общем, на горе рекомендуется гадить в пакетики и уносить их с собой вниз. Мы посмеялись, что вот оно, оказывается, для чего нужны носильщики! Стася гордо заявила, что способна сама унести своё дерьмо в пакетиках, без посторонней помощи. Я же предположила, что буду швырять его с горы, в допустимую для органических вмешательств экосреду.
А в сумерках у нас со Стасей таки разразился конфликт.
Разожгла его, конечно, я: подошла к безучастно сидящей Стасе и начала до неё докапываться. Я сказала ей, что, по моим ощущениям, она меня просто терпит, и что зачем же ей было вообще куда-то ехать с заведомо неприятным человеком. Ну, и дальше понеслось. Я надеялась, что вот мы обе выплеснем накопившееся, атмосфера разрядится и наступит новый солнечный мир после бури. Но ничего подобного, стало ещё хуже. Стася, видимо, была не из тех, кто привык идти к гармонии подобным способом. С каждой моей попыткой выяснить отношения она всё больше отстранялась и уходила в себя, и наше общение становилось всё суше и напряжённее. Раздосадованная, я ушла с веранды, села на камне и в спустившихся уже сумерках принялась обувать порезанную ногу.
Через несколько минут пришла Стася и села рядом. Она рассказала, что только что на неё ругался гид спустившейся группы, - грозил сообщить в охрану, что мы тут самовольно проникли на территорию национального парка, без гида и в обход контроля, и требовал, чтобы мы утром же вернулись вместе с ним в деревню. Обстановка накалялась, наш поход висел на волоске.
И тут вдруг мы начали мириться.
Мы долго разговаривали, каждый пояснял свои мысли и чувства, я чертила палочкой на песке, - и буквально физически ощущала, как становится лучше и лучше, как меняется вокруг нас воздух, по-другому шумит река…
Потом мы сидели вместе со всеми за деревянным столом, который всего пару часов назад служил мне кроватью, при свете свечей, и вели беседы на английском, испанском и (между нами двумя) русском. Разговорившийся со Стасей чувак отдал ей половину своих макарон, которые оказались с сыром, и поэтому их с удовольствием стрескала я.
Я никого не запомнила по лицам и тем более именам, об этом спросите у Стаси. У меня с этим плохо - я запоминаю только запоминающихся людей))))
Но я помню один разговор. Меня спросили:
- Если бы вот тут, на стоянке, продавалось пиво, ты бы стала его покупать?
И тут у меня все кусочки сложились в мозаику.
Мусор, который мы уже успели повидать по дороге, и вокруг реки, и здесь - много! - вокруг стоянки; все эти салфеточки, обёртки, одинокие носки, пластмассовые одноразовые ложки, жестяные банки из-под пива… И эта “обязательность” покупки тура - в среднем 6ти-дневный тур выходил где-то в районе 200 долларов с человека - или хотя бы оплаты гида. И то, как напарник того гида, что наехал на Стасю, отвёл нас в сторонку и предлагал завтра пойти с нами, по совершенно специальной - только для нас! - выгоднейшей цене в тысячу боливаров в день; когда же мы терпеливо разъяснили ему, что у нас вообще едва ли наберётся по триста боливаров - не в день, а всего - он сначала никак не мог взять это в толк, а потом как раз первый гид и начал разоряться, какое это безобразие, что мы не хотим платить деньги. И как он объявил перед началом трапезы, что здесь дом его отца и что двери его открыты для дорогих гостей, - и при этом не предложил нам поесть, хотя после ужина на кухне остались лишние макароны…
Всё это я уже видела много лет назад в Лисьей бухте.
Я очень хорошо впитала и навсегда запомнила лицо человека, который изображает гостеприимство, пока ты ему платишь. Лицо и голос человека, который делает вид, что любит природу так же как и ты, ценит свободу и натуризм, и что всё, что он хочет, - это создать лучшие условия, чтобы помочь отдыхать в этом прекрасном месте таким прекрасным людям как ты.
А грустная правда, конечно, в том, что он хочет построить свой мелкий, но наваристый бизнес в незанятой нише, где почти нет конкуренции, где ему не придётся платить налоги, а цены можно бессовестно задрать в расчёте на то, что туристы-то при деньгах, да и к тому же не в курсе этих денег локальной стоимости. Контролировать деятельность такого бизнесмена, опять же, некому - ну кто потащится в эти горы? А если каких ревизоров и занесёт, так всегда жеж можно договориться, все люди и все хотят жить и денег.
Я рассказывала этим наивным туристам про Лисью бухту и про то, что с нею сталось и как там теперь, они вроде бы внимали. А потом, когда я ушла спать в палатку, всем скопом набросились на Стасю, снова на ту же тему: как это нагло и безответственно - не платить деньги. Стася им возражала, что как же тогда, получается, что в наше время человек может увидеть природу только за деньги? А нет денег - в лес не суйся? Сиди в городе и зарабатывай на то, чтобы свежим воздухом подышать…
Ей же в ответ приводили смехотворные доводы - например, что гидов и носильщиков надо нанимать, потому что это их единственный доход.
- Пусть сажают картошку! - сказала Стася.
Смешно и грустно.
У туристов, приезжающих посетить национальный парк - уникальную, сохранившуюся на протяжение тысячелетий экосистему - есть деньги, и поэтому они должны милостиво платить их местному населению, чтобы оно всё дальше и дальше разрушало собственную землю, предоставляя в обмен на эти деньги всё новые и новые бабилонские товары и услуги, стараясь заработать всё больше и больше денег.
Да и земля-то эта не их, государственная (между прочим, национальный парк Канайма входит в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО), хотя гид и заявил нам: “Мы индижинос, это наша земля, вы должны платить!”
А мусор - что ему мусор? Он, как и прочие обыватели, про экологию и слыхом не слыхивал, а если и слышал, то уверен, что на его-то век хватит. Ему надо здесь и сейчас поднять бабла, дом построить с размахом, семью наплодить, и чтобы все его сыновья непременно тоже рулили…
Что ему будущее планеты, когда столько важных дел!
А ночью у меня был осознанный сон, в котором через моё тело и сознание прошли волнами страхи, один за другим: страх оказаться во всём неправой, страх остаться одной, страх разъебошить физическое тело, страх сойти с ума.
День пятый. Базовый лагерь
- Нет денег - уезжай в свою Россию! - отрезал злобный гид уже утром, когда мы с ним снова препирались на те же темы, - и сообщил-таки о нас, гад, на контрольный пункт по рации.
Он всё пытался заставить нас думать, что это такие правила, что нужно платить.
- Это просто ты человек дерьмовый! - сказала я ему по-португальски.
Мило улыбаясь, мы навьючили рюкзаки и зашагали в гору, на глазах у сохраняющего хладнокровие гида и его напарника. Теперь я готова была дойти куда угодно - хоть без еды, хоть без ботинок - просто из принципа!!
Мы начали подъём к базовому лагерю - последнему пункту перед непосредственным восхождением на Рорайму.
Стася сразу учесала вперёд и вскоре скрылась из виду, а мне снова было тяжело. Пятка, хоть и заклеенная пластырем, при каждом шаге больно упиралась в задник ботинка. Руки-ноги дико чесались, сплошь искусанные роящимися повсюду мерзкими мошками пури-пури. Да и сил как-то особо не было, хотя и лучше, чем вчера.
Я опять обливалась потом и часто останавливалась, оборачивалась и глядела вниз, удивляясь, что вот я еле ползу, а река и холм с церквушкой действительно отдаляются. Но долго отдыхать не давали пури-пури, слетались и начинали понемногу кусать. Были грешные моменты, когда я, потная и зудящая, прислушивалась к тянущей боли внизу живота и раздумывала, зачем же я себя так мучаю и не повернуть ли мне обратно в лагерь Кукеннан. Но Стася будет ждать меня наверху. Не могу же я быть такой рухлядью?
Я стоптала банку тунца в тени дерева на обочине, и сразу почувствовала прилив сил (так уж у меня организм устроен! как закину в топку, сразу энергия вырабатывается). Ещё у меня оставалось 2 банки тунца, 2 банки мидий, сухая соя и гранола (южноамериканские мюсли). И всё. На весь подъём и на обратную дорогу)))
...к физическим трудностям прибавилось упоение горами...
Теперь зашагалось бодрее. Меня начали обгонять поднимающиеся группы. Поначалу я остерегалась попадаться на глаза гидам (а их сразу видно - все эти индижинос маленькие, коренастенькие, смуглые, с характерной походкой враскорячку; у носильщиков вместо рюкзаков высоченные корзины весом по 35 кг - а они с ними бегают что в гору, что с горы, как козлики!). Потому что тот злобный гид, что сообщил о нас по рации, ещё и грозил нам, что в базовом лагере сейчас находится “гвардеец” и что он нас арестует. Потом плюнула - ну такие толпы поднимаются, ну честное слово! Где там уследить, кто с кем, кто куда. И я расслабилась и стала со всеми здороваться, улыбаться и желать доброго утра.
Ближе к горе идти стало легче - может, потому, что воздух изменился, ощущение пространства очистилось, появился приятный ветерок и огромные камни-скалы, на которых можно было переводить дух, любуясь видами. К физическим трудностям прибавилось упоение горами, и страдания как-то сразу оправдались и отошли на второй план.
И всё-таки я шла медленно. Уже все группы меня обогнали.
Вот показался деревянный щит с “нормами” поведения на территории национального парка, а за ним и лагерь, совсем близко. Только я не знала, что это и есть базовый лагерь, конец сегодняшнего пути. Я запуталась, так как на карте между Кукеннаном и базовым лагерем был отмечен ещё и некий military camp, причём отмечен условным домиком, который по легенде означал наличие строений. Поэтому я не признала за этот military оставшуюся позади открытую площадку, на которой группы садились отдыхать, и прошла мимо в уверенности, что military camp ёще не близко. А теперь вот приняла за него базовый лагерь и решила, что одолела наконец-то целую половину дороги.
Мне не хотелось лишний раз светиться в общественном месте, в котором я не собиралась ночевать, и я долго сидела на большом камне и впитывала дали, чувствуя, как очищаются мои дыхание и мысли.
Лагерь кишел людьми.
Тут и там навесы, под которыми гиды колдуют над керосинками; вокруг навесов - толпы копошащихся и праздношатающихся ходоков и множество палаток. Как я потом поняла, в базовом лагере ночуют практически все группы - и те что поднимаются, и те что спускаются - тогда как нижние лагеря многие проходят за один день.
Миновав почти весь лагерь, я увидела оранжевый навес, а под ним - спящую Стасю.
Я расположилась рядом, и тут Стася проснулась и просветила меня, что это и есть базовый лагерь и больше не надо никуда идти, хотя всего-то два часа дня. Ещё она рассказала мне, что встретила двух аргентинских ребят (я тоже их видела, они спускались мне навстречу, даже поздоровались) - так вот, эти ребята тоже ходили без гидoв, причем официально, через контрольный пункт, где они долго отстаивали свою точку зрения и таки прорвались. А зарабатывают на путешествие они тем, что пекут банановые кексы и продают их на улицах. Они сказали, что в Венесуэле можно продавать даже грязь:) Всё-таки аргентинские мужики тру, не первый раз уже сталкиваемся….
Мы немного поспали, а когда проснулись, уже спустился вечер, и спустились те самые чехи, чей гид помогал нам переходить реку Ток. Чехи поставили палатку к нам под тент, и мы разговорились.
Они мне очень понравились, и гид их тоже. Гида звали Эдуардо, я запомнила, потому что он стал первым индижинос, который оказался мне симпатичен. Было в нём что-то родное и милое - и в его шапке набекрень, и в улыбающихся глазах, и в тихих его речах. От него распространялась аура добродушного и непритязательного человека. Эдуардо посетовал, что мы не поднялись сразу за ними, говорил, что ждал нас в тот день, после переправы, в базовом лагере. Чехи совершили марш-брасок в четыре дня вместо стандартных шести: один день из деревни сразу в базовый лагерь, второй день - восхождение, третий день - поход на Трипл-поинт (“Тройная точка”, место на Рoрайме, где сходятся границы трёх стран: Венесуэлы, Бразилии, Гуяны) - а это двенадцать километров в один конец, по горе, прыгая с камня на камень! - и в тот же день они и спустились вот в базовый лагерь, хотя стандартный спуск занимает весь день; плюс четвёртый день (завтра) - с базового лагеря сразу в деревню. Респект чехам, вот это спринтеры!:) Ладно ещё мч, но девушка, причем совершенно неспортивного вида! К тому же, носильщиков у них не было, а значит, не было и кухни, только сухой паёк, - и тот они не рассчитали, и вот, сели доедать последние консервы, а на утро уже ничего и не осталось.
Я увидела у них тунца и предложила поменять на своих мидий, которых уже поняла, что не стану есть. Чехи сказали, что тунец для гида (они выдавали ему по банке консервов на завтрак, обед и ужин, бедняга Эдуардо! даже без хлеба) и что если гид непротив, то можно поменять. Эдуардо всё так же скромно улыбался и был не против чего угодно, и я, осчастливленная, в два счёта умяла этого тунца, заедая ещё завалявшимися у нас сухими тортильями.
После тунца у меня вообще всё стало хорошо. Я поболтала с чехами о Кундере и Яне Свераке. Я наслаждалась звучанием их речи, когда они переговаривались между собой. Эх, когда-нибудь выучу чешский!
...заката я не дождалась, да его и не особо предвиделось за облаками...
Потом чехи ушли куда-то смотреть закат, и мы тоже пошли смотреть. Заката я не дождалась, да его и не особо предвиделось за облаками. Зато я рассмотрела Рорайму вблизи и, во-первых, поняла наконец, где же нам предстоит на неё взбираться (с ближнего края наискось и до самого верха шла лесополоса, словно зелёная лестница, в то время как вся остальная гора повсюду представляла собой неприступную вертикальную стену), а во-вторых, с удивлением обнаружила, что то, что я всю дорогу к базовому лагерю фотографировала как ленту ниспадающего с самой крыши Рораймы совершенно вертикального водопада (я готова была поклясться что вижу движение воды, грузное падение её масс, словно в замедленной съёмке), оказалось белой полосой на чёрной каменной стене. Эдуардо сказал, что некоторые водопады тут не постоянны, а только после сильного дождя.
Мы смотрели на красноватую стену Рораймы и видели её лица - гигантские проступавшие в скале профили, похожие на идолов с острова Пасхи. Я совершенно естественно и отчетливо воспринимала их как духов горы, как будто мы с горой стоим лицом к лицу и беззастенчиво разглядываем друг друга, прикидывая, кем же мы друг другу придёмся.
Мы легли спать под навесом, без палатки, и Эдуардо сидел рядом с нами на лавочке, уже в темноте, долго, пока мы уже совсем не осели, пригревшись в спальниках. Тогда он ушел, а мне было сладко и хотелось догнать его и от всей души обнять, но было лень, и, кроме того, я не уверена была, что этот порыв воплотился бы столь же светло и невинно, как был задуман. Засыпая, я думала, что завтра отдам Эдуардо вторую банку мидий тоже, пускай поест.
День шестой. Восхождение
Утро было холодным. Наверное, потому что ночью лил дождь.
Чехи с Эдуардо ушли чуть свет, пока мы спали, и вторую банку мидий вручить не удалось.
Мы сидели в спальниках и лениво наблюдали за суетой собирающихся групп.
Четвёрка из Каракаса болталась тут же, сушила свою единственную палатку и фоткалась на мобилки. Вообще эти ребята казались хоть и попсовыми, но забавными. Стася предположила, что они какие-нибудь мирные офис-менеджеры, которые на выходные наконец выбрались на природу. Один всё время взвизгивал и вскрикивал, бегал туда-сюда и, собственно, и образовывал собой всю суету и движуху.
Я накопила решимости и направилась к самому людному тенту, чтобы попросить какой-нибудь бинт или пластырь для починки пятки. Завидев меня, один из гидов, заправляющий обширной полевой кухней, дымящей и скворчащей, закричал:
- Эй, рашша! Что хочешь - чай, кофе?
Я подумала, что он шутит, и машинально ответила “кофе”. Он не шутил, налил сначала один высокий пластиковый стакан для меня, а потом второй - “подруге твоей!” Я поблагодарила, а тем временем один из ходоков принёс мне необыкновенный супер-пластырь, каких я отродясь не видывала, - какой-то кусок силикона телесного цвета.
Вернувшись к Стасе с двумя стаканищами кофе, мы посмеялись, что про нас тут уже все знают.
Я заклеила пятку супер-пластырем, надела ботинок, и получилось вроде ничего, пластырь был толстый и сильно смягчал, и пристал тоже очень хорошо.
Постепенно, очень постепенно мы собрали рюкзаки и лениво, очень лениво побрели в сторону подъёма…
Когда проходили караковцев, те нас зажали и сфоткали на мобилку. Мы посмеялись с ними, перекинулись парой исковерканных английских слов и пошли по тропе.
Если весь наш предыдущий путь Стася повторяла “Алтай, ну совсем Алтай!”, то тут, как только тропа пошла почти вертикально вверх, местность резко изменилась, словно мы переступили невидимую границу природных зон (и времени) и оказались в ископаемых папоротнико-плауновых джунглях.
Тропа ввинчивалась в истекающий водопадами замшелый вечнозелёный лес, плотный и живой, упругий, где одни растения перерастают в другие, а их оплетают третьи, и вокруг ярких пятен цветов вьются шустрые колибри. Пахло жасмином и мхом. Тропа была крутой, как бы сложенной из ступеней-камней, глиняных уступов и толстых корневых извивов, и карабкаться было удобно и интересно.
...замшелый вечнозелёный лес, плотный и живой, упругий, где одни растения перерастают в другие, а их оплетают третьи...
Мне было намного легче, чем вчера, и к тому же я выпила гуараны, но теперь я пьянела от воздуха, дыхние перехватывало, и ещё очень хотелось фотографировать, поэтому я снова часто и подолгу останавливалась. Снова все меня обогнали, а со Стасей мы расстались, когда я села есть тунца для подкрепления сил, а она пошла дальше вверх.
Мне очень хотелось передать своё ощущение от леса в фотографиях, ну хоть немножко чтобы похоже, но никак не получалось, что-то не так выходило со светом. Я перепробовала всё, что знала, но не удавалось запечатлеть этот мглистый зелёный полумрак, да и мой телескопический объектив совершенно не подходил для съёмки с близкого расстояния.
Время от времени мне встречались спускающиеся группы.
Вести распространялись удивительно быстро - наверное, их разносили быстроногие портадорес (носильщики) - и многие встречные уже явно знали обо мне. Один индижинос, помогающий спускаться робкой белой женщине в мокром плаще, поравнявшись со мной, внезапно посмотрел мне в глаза и сказал ПО-РУССКИ:
- Привет! ты очень красивая!
Я там чуть не скатилась обратно. Стася, думаю, что ли его подучила?
...наверное, их разносили быстроногие портадорес (носильщики)...
Между тем, сначала заморосил, а потом и полил дождь. Камеру пришлось спрятать в рюкзак. Я думала, где же меня ждёт Стася, и старалась идти быстрее. Только не особо получалось - мокро, душно, и вдобавок я выронила бутылку, из которой пила, в кювет, и пришлось сползать за ней вниз по мокрому мху, протискиваясь между стволами и стеблями и перелезая через корни.
А иногда я просто впадала в транс.
Останавливалась на минуту перевести дух и теряла чувство времени. Стояла в оцепенении, ощущая, как по куртке стекает струйками холодная вода; захлебнувшаяся пронзительно чистым воздухом, оглушённая невероятностью леса…
Стася ждала меня у небольшого водопадика, падающего с горной стены и несущегося сквозь лес бурным ручьём - дальше вниз, к холмам, к рекам. Она уже искупалась и теперь сидела, накрывшись синим тентом от своей палатки, и вид у неё был радостный. Я залезла к ней под тент, и мы вместе пережидали дождь, придерживая края тента руками и обмениваясь впечатлениями. Стася клялась, что не подучивала индижиноса говорить по-русски, и сама удивлялась такому происшествию.
Теперь мы пошли вместе.
Тропа упёрлась в сюрреалистичную стену Рораймы и пошла вдоль неё влево, поднимаясь заметно более полого, а лес снова изменился. Теперь мы шли через чешуйчатые пальмы, похожие на примеры древних плаунов с картинок школьного учебника по биологии. Стася окрестила их “грабли” - за папоротниковые листья, напоминающие расчёски. Я плелась и обещала себе, что всё сфотографирую на обратном пути.
...Стася окрестила их "грабли" - за папоротниковые листья-расчёски...
Тропа дёрнулась вверх, и, обернувшись после некоторого времени карабканья, я увидела узкие сверкающие ленты водопадов. Плюнув, я сбросила рюкзак и полезла за камерой. Ну невозможно целеустремлённо идти, когда кругом такое! Я уже поняла и представила, что все эти водопады - как струйки пролитого на стол чая, которые сначала капают, потом льются, а потом иссякают и снова капают с края стола на пол. Действительно, столовая гора!
Заодно я сгрызла немного гранолы, и окончательно отстала от Стаси.
Тропа неожиданно упала вниз.
Это меня возмутило, так как означало, что после спуска придётся столько же опять подниматься. Я тщательно осмотрелась в надежде обнаружить какое-нибудь альтернативное ответвление, ведущее если не наверх, то хотя бы не так резко вниз, - что-то такое было, но дальше по курсу виднелся огромный древний скол, отделивший от горной стены обособленную щепку-утёс, давно уже поросшую самостоятельным лесом; короче, явно там было так вот запросто не пройти. И пришлось мне смиренно спускаться - к счастью, не слишком много, - а потом снова подниматься.
Вот на этом подъёме сидела Стася в оранжевом плащике, очень похожая на грибника. Я стала, смеясь, её фоткать, как вдруг снова пошёл дождь.
...Стася в оранжевом плащике, очень похожая на грибника...
Мы поспешили вверх по тропе, стараясь убраться куда-нибудь под деревья, но дождь всё крепчал. Подъём закончился небольшой открытой площадкой, а дальше снова шёл резкий спуск к подножию роковой струйки чая, которую наша тропа проходила навылет и затем совершала последний решительный рывок вверх, через ущелье, и - триумфально - на поверхность стола.
Мы уже начали спускаться к водопаду, радуясь скорому завершению пути, как внезапный мощный ливень буквально обрушился на нас и прижал к нависающим над тропой валунам.
Я засунула рюкзак в нишу и вжалась в холодный камень, но всё равно по мне текло в три ручья. Стася целиком скрылась под тентом от палатки и напоминала забытый под дождём одинокий синий кулёк. Вы спросите, а где же был Нинин хвалёный розовый спинакерный тент, который весит всего 200 граммов и не протекает ни при каких обстоятельствах? А тент был депрессивно оставлен в доме индижиносов, в предменструальном помутнении сознания.
Мне стало жутко.
Дождь лил и лил, лил и лил, долго, - у меня уже затекли ноги, и налило полные ботинки, и даже моя морская куртка (рассчитанная на шторма!) отсырела изнутри - и конца этому не было видно.
Я замёрзла и меня стала бить дрожь. Я пыталась обратиться к синему кульку, сподвигнуть на какие-либо действия, но кулёк плохо меня слышал и был настроен ждать сколько потребуется, терпеливый такой кулёк...
Я стала прыгать под дождём, с громким хлюпаньем, чтобы размять ватные ступни. Залезла на валун, под которым мы прятались, чтобы посмотреть, что делается с водопадом. Чайная струйка превратилась в отвёрнутый кран, и, что хуже всего, с уступов-ступенек предполагаемой тропы сплошным потоком сбегала вода.
Трясясь от холода, я слезла обратно к кульку и принялась его отчаянно тормошить. Надо было что-то предпринимать. Я привела все доводы, какие только нашла: у нас всё промокло, мы промокли, очень холодно, когда закончится дождь неизвестно; и даже когда закончится, мы не сможем подняться, пока не сойдёт вода. Единственной доступной опцией, которую я могла придумать, было поставить палатку.
Кулёк возражал, что необходимый палатке тент, который в данный момент собственно и образовывал кулёк, уже очень промок, и что если такой мокрый тент натянуть на палатку, то он не удержит воды и промокнет и сама палатка.
Я соглашалась, но настаивала, что других опций у нас нет, и лучше всё-таки сидеть в протекающей палатке, чем вообще без палатки под дождём, который способен продлиться часы.
Кулёк сдался, и из него неожиданно вылупилась Стася.
Мы поднялись обратно к той площадке (нам её сам Бог послал! единственная ровная площадка от самого базового лагеря и до крышки стола) и принялись собирать палатку под сразу же послабевшим дождём. Точнее, Стася мрачно собирала, а я трясущимися замёрзшими руками пыталась ей чем-то помочь.
В палатке оказалось, что в рюкзаке у меня промокло ВСЁ, в том числе спальник. Бразильский дождевик не прошёл испытание венесуэльским дождём и подло пропускал воду. Хорошо ещё, что у меня телефон водоустойчивый.
Осталось почти сухим только флисовое одеялко, которое Джорджо украл в самолёте во время перелёта в Бразилию, и потом подарил мне на Бразильской радуге. Я укуталась в это одеяло, греясь от двух зажжённых свечек, и всё одно меня трясло и руки не согревались.
Пенки мы подсунули под дно палатки, так как они безнадёжно вымокли, и я сидела на перевёрнутом сухой изнанкой кверху Стасином рыжем плащике грибника.
Дождь заметно утих, и Стася снаружи беседовала с двумя весёлыми носильщиками, которые вынырнули на нашу площадочку, намереваясь идти сквозь водопад наверх. Я высунулась поглядеть на них. На вопрос, не опасно ли сейчас идти через водопад, портадоресы переглянулись и изобразили смешные саркастические ухмылки. И пошли. А нам, чтобы пойти с ними, теперь уже надо было собрать палатку и мокрое барахло, что в две минуты не сделаешь. Момент был упущен.
Мы к тому же не знали, насколько близко за водопадом до портала наверх, и поразились, когда увидели портадоресов входящими на тепуи буквально через двадцать минут! Как раз на мгновение выглянуло солнце и озарило их, и снова скрылось.
Стася с досадой подытожила, что скоро начнёт темнеть, и если мы и поднимемся, то в таком тумане нам без проводников ничего не найти (мы рассчитывали, как и все группы, заночевать в одной из пещер-”отелей”), - и придётся нам ночевать здесь, на площадке, а подъём оставить на утро. Я согласилась, тем более, что, не зная тропы, нам трудно было оценить степень опасности прохождения водопада в нынешнем состоянии, - лучше не рисковать и переждать.
В общем, как могли, мы стали устраиваться в палатке.
Я разложила свой мокрый спальник так, чтобы угнездиться бочком на его единственной более-менее сухой части, поджала ноги и накрылась одеялком. Стася набросила на меня своё сырое пальто. Её спальник не промок, потому что был завёрнут в дополнительный пакет. Но Стася, при всей своей несгибаемости, всё-таки тоже дрожала и губы у неё посинели, хоть она и уверяла, что ей не холодно, а это просто “реакция тела на мокрую одежду”. Я искренне предложила ей подержать в руках жестяную коробочку, в половинках которой только что горели свечи и она нагрелась:
- Хочешь тёплую коробочку подержать?
И мы стали смеяться. Ну смешно же: мокрые, трясущиеся, голодные, и единственное утешение - это по очереди подержать тёплую коробочку. Мы потом часто вспоминали эту шутку.
Эта ночь стала самой неприятной за всю нашу экспедицию.
Мне приходилось скрючиваться под коротким одеялком и сползающим мокроватым пальто, чтобы сохранять хотя бы относительное тепло, и при этом стараться не сместиться с сухого клочка спальника в мокроту.
Мы разговорились со Стасей, и я даже всплакнула, жалея себя и свою никчёмную жизнь. Меня удручала собственная физическая слабость, перед лицом которой я оказалась в очередной раз, и мысль о том, что я теперь могу ещё и простудиться и проснуться больной, вызывала отчаяние. Я ударилась в воспоминания о своём болезненном детстве и о вечно встревоженном и беспощадном лице матери, с которым она повторяла: “Ты не смотри на других детей, они-то здоровые, а ты БОЛЬНАЯ”
Потом я читала Стасе вслух из всё той же летописи Великого Гусляра, пока она не отрубилась, и ещё долго читала про себя, забившись с головой в своё сыроватое гнёздышко.
День седьмой. Портал
Утром всё наладилось.
Я проснулась здоровой. Дождя не было.
Водопад снова уменьшился в слабую струйку чая.
Мокрыми были абсолютно все вещи, но ничего страшного в этом не было, потому что день ещё только начинался, а там, наверху, на “столе” играло солнышко.
Пока мы собрались, на подъём зашёл ещё один портадор. Этот был, в отличие от вчерашних, мрачен, и принялся сокрушаться, как же мы здесь одни затерялись, и нагнетать обстановку. Вежливая Стася послушно отвечала на все его вопросы, пока я не вылезла из палатки и не разъяснила ему доступно, что нам сейчас нужно собираться, а ему пора. Он понял и сразу ушёл. Я могу прогнать человека на любом языке!))
Заодно мы проследили, где он полезет. Портадор прошёл сквозь водную завесу (теперь уже занавесочку) и принялся подниматься не по скользким чёрным уступам вдоль обрыва, как я предполагала, а по не примеченным мною вчера грудам розовых камней, в самую притирку к горе. Это выглядело куда безопаснее. Тут я вспомнила одну парочку, виденную мною по дороге в базовый лагерь: пухлая запыхавшаяся женщина, вся потная, бредущая руки в боки, и щуплый угрюмый юноша, тащивший в добавок к своему рюкзаку её малютку-рюкзачишко, который она, видимо, не смогла унести. Если та женщина здесь поднялась, то я-то уж поднимусь.
И я перестала об этом думать. Съела последнего тунца, глотнула сладкой вязкой гуараны и пошла. Стася осталась неспеша упаковываться и складывать палатку, заверив меня, что помощь ей точно не нужна.
Мокрые ботинки смешно хлюпали. Падающий с пары сотен метров водопад оказался холодной водяной пылью, только и всего. По камням и уступам тропы журчал и нёсся вниз горный ручей, но мои прекрасные катерпилляры, хоть и чавкали, даже и не думали скользить.
А теперь - рекламная пауза! Caterpillar (или САТ) - нереально крутые ботинки!!! Я купила их в мае 2012 на Уделке, за 30 баксов, и с тех пор нещадно эксплуатировала в разнообразнейших условиях - автостоп, треккинг, шторма на яхте - и у них до сих пор ничего нигде даже не треснуло, шнурки и те не порвались! Трижды их пытались проесть термиты - и не смогли, обглодали только!
Я поднялась вполне легко, водопад прошла даже быстро, и села ждать Стасю не доходя каких-нибудь -ти метров до заоблачного “портала”.
Тут я поняла Стасю, как она взбирается первая и по часу ждёт меня. Вроде бы знаешь, что всё же наверняка в порядке, а в голову лезет бог знает что… Мне было видно, что Стаси уже нет на нашей площадочке, и я знала, что вот сейчас она проходит водопадной тропой, - и усердно отгоняла нелепые кадры с неловко поскальзывающейся и беспомощно летящей в бездну бледной русской девушкой Анастасией…
Спустя целую вечность, Стася вынырнула из тумана. Я обрадовалась и стала ей что-то выкрикивать, пока она поднималась ко мне, а Стася задирала голову и улыбалась в ответ.
К порталу мы поднялись вместе, оживлённо перекликаясь.
Стася уже обнаружила первую крошечную лягушонку-эндемика, а мне встретился Бог. Каменный идол в полный рост, с ясно различимыми чертами лица и частями тела. Он был словно нарочно высечен из камня, и в то же время было понятно, что нет, никем он не высечен, а явлен Горой, и разве что ветер помогал его обтачивать.
Я поддалась естественному порыву и всерьёз помолилась этому Богу, закрыв глаза и сложив ладони.
И мы вошли в портал.
